Антон Иванов - Большая книга ужасов – 8

– Федя, гляди. Видишь, светится, – отвлекла меня от дальнейших размышлений Жанна. – Это деревня. Нам уже совсем немного осталось.

Я поднял голову. Вдали что-то тускло мерцало. Мы прибавили шаг, и вскоре неуютная роща осталась позади. Источником света оказался старый допотопный фонарь на углу улицы, по обе стороны которой стояли за покосившимися заборами темные одноэтажные домики.

– Ну, и куда нам теперь? – остановился я.

– На другой конец деревни, – ответила Жанна. – В общем, не волнуйся. Мне тетя Оля все подробно объяснила.

– А деревня-то большая? – Мне хотелось скорее добраться до места.

– Домов пятнадцать, не больше, – внесла ясность девочка.

– Тогда вперед! – скомандовал я.

Однако еще прежде, чем мы двинулись в путь, я вдруг услыхал позади торопливые шаги. Может, показалось? Я резко обернулся. Скрип мигом стих. На улице никого не было.

– Ты чего? – посмотрела на меня Жанна.

– Ерунда. Показалось, – не стал делиться с ней опасениями я.

Мы пошли вперед. Я чутко прислушивался. Мне снова почудился скрип шагов за нашими спинами. Легонько тронув за руку свою спутницу, я остановился.

– Федор! – прикрикнула она.

– Тише, – шепнул я.

– Что такое? – тоже шепотом осведомилась она.

– По-моему, кто-то за нами идет, – отозвался я.

– Подумаешь, – совершенно не испугало мое сообщение Жанну. – Мы же не на необитаемом острове, а в деревне. Тут, между прочим, пока еще люди живут. А если живут, значит, в частности, ходят.

Мне сделалось стыдно за свои страхи. Действительно, нашел повод. Какая-нибудь бабка Маврикиевна возвращается домой от бабки Федосеевны, а я тут трясусь от страха. Ну по пути ей с нами, и что с того?

– Ладно, веди, Сусанин, – подмигнул я Жанне, и мы бодро устремились вперед.

Правда, меня не покидало ощущение, что проклятые шаги по-прежнему нас преследуют. Мало того, синхронно с нами ускоряют и замедляют темп, что для бабки Маврикиевны было бы нелогично.

Хотя, с другой стороны, вероятно, эта засидевшаяся до темноты в гостях местная жительница сейчас испытывает те же ощущения, что и я, и опасается от нас какой-нибудь пакости. Вот и трюхает позади, стараясь не обгонять и не привлекать к себе внимания.

Когда мы дошли до второго, и последнего, фонаря на другом краю деревни, Жанна остановилась возле столба и извлекла из кармана начертанный тетей Олей план.

– Все правильно, – сверившись, кивнула она. – От столба направо.

– Эй, – только сейчас дошло до меня. – Ты ведь мне говорила, что в этой деревне отрубили электричество. А фонари?

– Так они одни и остались, – пояснила Жанна. – Деревня с большим трудом их отвоевала у местного начальства. В результате решили не трогать, пока здесь еще кто-то живет. А в домах только свечи и керосиновые лампы.

Я покосился на окна углового дома. Три из них были темные. В четвертом подрагивал тусклый призрачный свет.

– Ну, мы с тобой, Жанка, прямо как на машине времени, – вырвалось у меня. – Догорай, гори, моя лучина.

– Наверное, это все-таки не лучина, а свеча, – отозвалась моя спутница, и мы свернули в переулок.

Чем большее расстояние отделяло нас от спасительного фонаря, тем плотней становилась кромешная декабрьская тьма. Окна домиков в переулке были совершенно темные. Вокруг – ни звука. Видимо, в этой деревне даже собак не осталось.

– Слушай, а как мы определим номер дома, где она живет? – спросил я у Жанны.

– Третий от угла. Наверное, это здесь, – и она остановилась возле покосившейся калитки.

За низким забором стояла приземистая изба. В окнах ее тоже было совершенно темно.

– Ты уверена, что здесь кто-то еще живет? – засомневался я. – Может, с тех пор, как тетя Оля к ней обращалась, она успела переехать?

– Во всяком случае, снег чистят, – указала на дорожку, ведущую к крыльцу, Жанна. – Значит, живут.

– И сидят в полной темноте? – по-прежнему сомневался я.

– Ну, какие-то окна могут выходить в другую сторону, – предположила Жанна. – В общем, чего, Федя, гадать. Пошли постучим. Тогда и выяснится.

Я толкнул калитку. Она с противным скрипом отворилась. Мы гуськом пустились к крыльцу по узенькой тропке между двумя высоченными сугробами и поднялись по трем стершимся ступенькам. Я занес руку, собираясь постучать, но дверь неожиданно отворилась сама.

Мы с Жанной вздрогнули от неожиданности. В глаза нам ударил сноп света от электрического фонарика.

– Вам кого? – спросили низким грудным женским голосом.

– П-пелагею, – заикаясь, произнесла Жанна.

– Бабку Пелагею, – жмурясь от яркого света, добавил я.

– Проходите, – был краток ответ хозяйки.

Луч фонаря опустился вниз, освещая нам пол сеней. Мы вошли. Дальше оказалась еще одна дверь. Она была открыта. Из проема лился тусклый свет.

– Шагайте смело, – послышался за нашими спинами ободряющий голос хозяйки. Входная дверь хлопнула. Лязгнул дверной засов.

Путь назад был отрезан. От этого у меня по спине побежали мурашки. Жанна взяла меня за руку и крепко сжала мне пальцы. Видимо, и она себя чувствовала не очень уютно.

Мы вошли в большую комнату. Я начал озираться по сторонам. Окна комнаты и впрямь выходили во двор и к тому же были завешены плотными шторами. Посреди комнаты горела керосиновая лампа. С низких потолочных балок свисали пучки сушеных трав. В углу напротив двери стоял огромный резной буфет с множеством мелких ящичков. На нем лежало что-то очень странное, но разглядеть я это не мог, свет был слишком уж

тусклый.

Слева от двери добрую половину стены занимала огромная печь. Я видел такие только на иллюстрациях к русским народным сказкам. Рядом стоял самый настоящий ухват. В общем, сплошная экзотика.

– Чего застыли? Садитесь, – отвлек меня от задумчивого созерцания голос хозяйки.

Оглянувшись на нее, я разинул рот от удивления. Перед нами с Жанной стояла совсем не бабка, а женщина лет тридцати. Лицо круглое, без единой морщины.

– Чего таращишься? – усмехнулась она.

– Разве вы Пелагея? – вырвалось у меня.

– Она самая, – вновь улыбнулась хозяйка. – С тех пор как окрестили, так и зовут.

– А-а… это… бабка… Нам говорили, – не слишком связно выразил следующую свою мысль я.

Жанна нахмурилась и ткнула меня в бок. Мол, лучше молчи.

– Да бабка я, бабка, – поспешила внести ясность Пелагея. – И прошу не удивляться. Бабка – это в данном случае не возраст, а, так сказать, профессия.

– Понятно, – пробормотал я, хотя, честно сказать, совершенно ничего не понимал и вновь принялся изумленно ее разглядывать.

Темный платок в мелкий цветочек повязан по самые брови, полностью скрывая волосы женщины. Платье, тоже темное, широкое, доходило ей почти до пят.