Алексей Тарасенко - Бедный Енох

Я включил чайник и его радостный гул немного меня взбодрил.

Налив себе свою традиционную большую кружку с цветочком и высыпав в нее пять ложек сахару, я следующим делом включил телевизор:

— На все эти проявления экстремизма нами будет дан адекватный исчерпывающий ответ — говорил бодренько в камеру Президент нашей страны, медленно, но верно возвращая меня в реальность — мы накажем всех, кто вел себя плохо, будьте уверены!

Со словами Президента несколько контрастировали слова Премьер-Министра, который, в общем, говорил все то же самое, но больно уж как-то неуверенно, будто извиняясь, да и показанные после заявлений Премьера и Президента выступления молодежи уже и не в Москве одной, но и в Петербурге, и в теперь уже мною так любимом Екатеринбурге, Самаре, Омске, Новосибирске и Тюмени не внушали нашим властителям большего доверия.

Молодежь радостно гундела, собираясь огромными толпами, и бросала снежками в полицию.

Каждый задержанный, если ему не скручивали руки, поднимал их вверх и кричал что-нибудь ну очень патриотическое, походя при этом на победителя вселенского зла.

По ночам же все те же толпы устраивали небольшие погромы, слава богу, что без жертв, жгли машины и мелкие лавочки.

Все это, признаюсь я вам, во мне почему-то не вызывало восторгов, (хотя, как мне показалось, общество и бурлило в радостном предвкушении позитивных перемен) а наоборот, наводило на мрачные мысли и погружало в тоску.

Почувствовав внутреннюю слабость, возбудились и внешние враги России — на Кавказе опять началась буза, а прекрасная теплая Маленькая Республика, вновь заходив ходуном, опять, судя по всему, вернулась к старым планам насчет действий в Боржомском ущелье.

Наш МИД, в ответ, хоть и предупреждал МОГКР о недопустимости каких-то «провокационных действий», тем не менее, не как раньше, был проигнорирован — на «той стороне» явно что-то замышлялось, притом очень явно, а не так, как раньше — под плотной завесой секретности.

И тут мне почему-то начинает казаться, что какой-нибудь поездки на юг мне не избежать. Сколько я не пытаюсь себя убедить в том, что никаких оснований для такой уверенности у меня нет — сердцу не прикажешь, и именно на уровне ощущений это так.

Неожиданно зазвонил телефон. Звонила мама рассказать что у них во дворе собирается молодежь, громко крича что-то про «отжатие Останкино». Я отвечаю маме, что идти от нее до Останкино — целый день, а транспорт уже не работает, так что все это чушь, но мама, как мне показалось по ее голосу, была позитивно возбуждена и говорила, что «уже давно пора раздавить этот гадюшник».

Ах ты моя милая, интеллигентная мама!

— Мамочка! Как же я тебя люблю! — вдруг, прервав все эти разговоры о революциях сказал я — как же я рад, что ты позвонила!

Мама, как показалось, удивилась, и какое-то время сопела в трубку молча, наверное, не зная, что и ответить:

— Да, Андрюш, — ответила она через полминуты — я тоже тебя очень люблю.

— Ты просто не представляешь, как я рад слышать твой голос! — я не боюсь своей неискренности и наигранности в голосе, потом что их нет.

Мама опять какое-то время молчит после чего спрашивает, не случилось ли чего со мной.

На следующее утро на работе все мои предчувствия, которые у меня были накануне, подтвердились — едва я заявился на месте, Павлов (который, как оказалось, в виду чрезвычайных обстоятельств был на месте с раннего утра) сказал мне что нам следует срочно собираться по делам на юг:

— Мы будем ждать развития событий на границе наших южных союзников с МОГКР, и, если Пашкевич в составе банд, вторжение которых на территорию союзников ожидается со дня на день, пересечет границу — мы должны будем арестовать его и доставить в Москву. Если арестовать не удастся, то у нас есть строгий приказ от товарища Сумрачного Пашкевича ликвидировать.

— Ликвиднуть, так сказать? — я пытаюсь, слабо шутя, разбавить Павловскую серьезность.

— Так точно! — отвечает Павлов, не поняв моей шутки, после чего, почти как солдат на плацу развернулся и вышел из кабинета по каим-то своим делам.

И опять все та же галиматья, будто кому-то в сложившейся ситуации что-то не понятно: вначале нас вызывает к себе Сартаков, потом — его Приятель, который, все время нашей с ним беседы на сводит с меня пристального сверлящего своего взгляда, потом мы отправляемся в Министерство Обороны, где встретившись с инструкторами ГРУ Павлов (а я как бы и не при чем, просто все время рядом стою и слушаю) обговаривает детали нашей операции.

— Ваш человек — говорит один из полковников ГРУ Павлову — как обещал, купил одного боевика, связанного с Пашкевичем, и тот по идее должен зашить ему в одежду маячок. По нему вы без труда найдете вашего беглеца. Если же вам не удастся его заполучить и ликвидировать тоже не удастся — пожалуйста, мы вам дадим позывные артиллерии — и она его накроет так, что от него ничего не останется.

— У нас мощнейшие фугасы и напалм — вставил другой полковник — кроме них еще есть вакуумные заряды — вещь страшной силы, но это можно будет сделать только в случае, если ваш знакомец окажется в радиусе действия артиллерии.

— Ну, на крайний случай мы вышлем вертолет или даже штурмовик — заговорил до того угрюмо стоявший немного в сторонке еще один полковник — на сей раз от авиации — ракета с наводящейся головкой полетит на сигнал маячка и ваш друг просто испариться, когда она на нем сдетонирует!

Павлов довольно покачивает головой:

— Вот тут — он тычет остро отточенным карандашом, взятым им из стакана с карандашами в карту — Пашкевич, перед переходом границы собирается провести пресс-конференцию. Это деревня, около двухсот жителей. Туда съедутся иностранные журналисты. Нам нужно, чтобы конференция эта не состоялась, но Пашкевич все равно пошел через границу. Как думаете, как бы нам это осуществить?

Военные мнутся, переминаясь с ноги на ногу:

— Технически — заговорил полковник-авиатор — мы можем накрыть всю деревню напалмом. Но разве это может помешать мероприятию пройти в другом месте?

— Нет — отвечает Павлов — журналисты-телевизионщики весьма мобильны, все свое носят с собой.

— В таком случае — вступил полковник-артиллерист — мы можем за несколько часов до объявленного начала над местом сбросить элекромагнитную бомбу, которая вообще сделает невозможной работу какой-либо электронной аппаратуры, передающей хоть какие-нибудь сигналы, на несколько часов. Аппаратура не будет работать несколько минут, а передающий сигнал будет глушиться несколько часов!

— Все решения, которые мы примем — я буду после согласовывать с высоким политическим руководством — сказал Павлов — прямо сегодня через два часа.