Камерон Джейс - Безумие

Я делаю, как он говорит.

— Тебе следует найти две латунные подставки перед камином. Моя догадка такая: если ты останешься прямо посреди комнаты на этом уровне, ты увидишь, что они совпадают с вырезкой в книге.

Я делаю, как он говорит, и он прав. Я вижу латунные подставки. Они покрыты золотом и такие необыкновенные. Фактически, они напоминают мне об Алисе в Стране Чудес Льюиса Кэрролла. Я не знаю, что это, но они вызывают это чувство бессмыслицы и юмора.

— Что они должны значить? Я не вижу «lock», замка, — я чувствую, что уходит время, и чувствую разочарование.

— Тебе нравятся подставки? — доносится сзади голос. Я думала, что я была одна, или это один из помощников Пиллара? Когда я разворачиваюсь, вижу что это Джек Даймондс.

У Джека на плече висел рюкзак, а его кудрявые волосы снова спадали на лоб. И, конечно, эта его привлекательная улыбочка.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я со злостью.

Джек закрывает глаза и складывает губы так, будто мы вот-вот поцелуемся.

— Ты должна мне поцелуй.

— Что? Ты спятил? — не могу даже представить, что этот парень всерьез. — С чего ты это вообще взял?

— Я опасен, — он открывает глаза и складывает пальцы в форме пистолета. Он начинает стрелять, как ковбой. — Хочешь пойти на свидание?

— Брр, — я поморщилась. Он точно на меня действует, как отвлекающий маневр. Откуда он взялся?

— Пусть это не обязательно будет свидание, — он передумывает. — Я мог бы покатать тебя по Оксфорду в лимузине, стать твоим шофером на одну ночь.

Я качаю головой. Интересно, как Пиллар познакомился с Джеком.

— У тебя лимузин-то хоть есть?

— Нет, но ради тебя я украду его, лютик, — он так быстро притягивает меня к себе за запястье, что я не успеваю от него избавиться. — Кстати, меня зовут Джек Даймондс, — шепчет он мне на ухо. — Я ворую сердца.

— Отпусти меня, — я тяну руку назад.

— Ух ты, у тебя хорошо получается вырываться из мужских объятий, — он с восхищением смотрит на свои пустые руки.

— Ты еще не видел меня в смирительной рубашке.

Слова вылетают у меня спонтанно. Мне понадобилась всего секунда, чтобы понять, что я не должна ему показывать, что ночи я провожу в лечебнице.

— Смирительная рубашка? — он поднимает вверх одну бровь. — Не знал, что тебя держат в неволе и все такое.

— Избавься от него, — говорит Пиллар. — Я же говорил тебя, что он только отвлекает.

Я смотрю на часы, а потом снова на Джека.

— Почему ты всегда с телефоном? — Он наклоняет голову на бок и сверкает своими мальчишескими ямочками. Слишком мальчишескими для двадцатилетнего парня. — Ты разговариваешь с тем стариком, что только что вышел? Ты же с ним не встречаешься, не так ли?

— Заткнись. — У меня остается всего минута, когда я смотрю назад на те латунные подставки. — Что насчет подставок? У меня нет времени.

Я сжимаю наушники, разговаривая с Пилларом. Мне необходимо работать, даже если Джек все еще стоит за мной.

Пиллар меня игнорирует.

— Тебе не нужно свидание, лютик. Тебе нужен проводник. — Джек разводит руками и склоняет голову, словно говоря «Я к твоим услугам». — Подставки вдохновляли Льюиса Кэрролла на написание длинной главы, когда она съедает то пирожное и становится выше.

— Правда?

— Да, она продолжает становиться то выше, то ниже, и опять выше и…

— Я знаю книгу, — машу я руками в воздухе. — Именно так Чешир и дурил нас с самого начала. — Я щелкаю пальцами, притворяясь, что Джека здесь нет. — Когда он написал «Съешь меня» на Чеширском сыре, он намекал на место, где пряталась девушка, — говорю я себе, разгадывая последний кусочек головоломки. Вдруг, я как закричу: — Это камин! Он запер девушку за камином!

Осталось тридцать секунд.

— За камином есть девушка? — Джек выглядит задумчивым, когда я начинаю бегать по кругу, в поисках чего-нибудь, что поможет мне сломать стену, блокирующую камин.

— Большой молоток тебе в помощь, Алиса, — Пиллар решает снова со мной заговорить. — Быстрее. Поищи помощи снаружи! Там знают, как ее сломать.

И как раз перед тем, как мне выбежать через дверь, я слышу, как с грохотом на пол падают кирпичи. Я разворачиваюсь и вижу, как Джек ломает стену подставками. У него сильные руки, и он полон решимости. Он выглядит так, словно склонен к вандализму.

— К черту эти национальные ценности! — бормочет он, когда кирпичи падают вниз.

Я прохожу мимо подставок и протискиваюсь в узкое место за ними. Потом встаю на четвереньки и включаю фонарик на телефоне, чтобы заглянуть в темноту камина. Я вдыхаю пепел, но не могу ничего разглядеть. А потом я слышу стон девушки. Нисколько не медля, я начинаю ползти в темноту.

Вскоре внутри я могу разглядеть тень девушки. Она лежит на полу со связанными руками и коленями.

О, мой Бог. Ей всего десять или около того. Я падаю на колени. Мне надо проползти внутрь, чтобы добраться до нее. У нее завязан рот и порвано платье, ноги в пепле. Взгляд в ее глазах меня убивает. Этот умоляющий взгляд. Не могу представить, что она так долго была закрыта в этом ужасном месте. Этот чертов Чеширский Кот. Клянусь, я его поймаю.

Когда я протягиваю руку к девочке, она пытается отпрянуть от меня все еще в панике. Думаю, она в сильном шоке.

— Все в порядке, — говорю я. — Я здесь, чтобы тебе помочь.

Девочка прекращает паниковать, но не двигается, чтобы позволить мне развязать ее руки и ноги. У меня чувство, что я закричу и заплачу одновременно. Мне хочется сказать ей: «Я знаю, что значит быть вот так запертой и изолированной в таком маленьком пространстве». Она напоминает меня в лечебнице. Я молюсь, чтобы Чешир сделал это не специально, пожертвовал девочкой не для того, чтобы поиграть с моим разумом.

Как только я начинаю подползать к ней ближе, она тут же отклоняется. Я не хочу ее заставлять. Она и так пережила достаточно. Надо найти к ней подход, чтобы она стала мне доверять. Я беру пепел и мажу им свое лицо и руки, пытаясь уверить ее, что мы похожи. Что я могу спасти ее, только если она позволит мне сделать это. Девочка все равно мне еще не доверяет. У нее закрыт рот, поэтому она не может говорить. Но говорят ее глаза. Интересно, что она хочет мне сказать.

— Пожалуйста, позволь мне тебе помочь, — умоляю я ее, слезы катятся по моим щекам.

Она снова делает такой взгляд, при этом неспособная говорить.

— Давай хотя бы освободим тебе рот, чтобы ты могла сказать, чего хочешь.

Она задумывается, а потом кивает. Я подползаю и медленно убираю кляп изо рта. Она храбрая. И больше не стонет.

— Ты Алиса? — спрашивает она меня ослабленным голоском.

— Да.

Сейчас нет смысла спрашивать ее, откуда она об этом знает.

Мой ответ заставляет ее расслабиться. Она дает мне ее развязать и помочь ей вылезти из камина. Мы выбираемся на середину зала, где она начинает меня обнимать, пока мы еще находимся на четвереньках. Потом она, наконец, меня отпускает, и начинает истерически плакать. Ей пришлось через многое пройти.