Валерия Калужская - Магиум советикум. Магия социализма (сборник)

Еще бабушка была очень светлая. За ее спиной будто горел белый огонь, обнимал плечи, спускался по рукам, стекал с пальцев мерцающим сиянием, оставаясь иногда на том, до чего бабушка дотрагивалась. Но это всё Алёнка разглядела потом, когда приехала еще раз через год. Тогда она уже видела иногда огоньки у людей – у кого-то ярче, у кого-то слабее, у кого-то вовсе еле заметной искоркой. Когда она рассказала об этом бабушке, та ни капельки не удивилась.

– И меня, значит, видишь? – уточнила она, усмехаясь. – Ну, я от тебя и не прячусь.

– Как это не прячешься?

– А вот так.

Бабушка повела рукой, будто ухватила сверху клочок темноты из угла дома, растянула ловким движением, кинула себе на плечи, замоталась, как в шаль. Потом взяла следующий кусочек темноты, накинула его поверх.

– Ну, видно что?

– Почти нет, – признала Алёнка, вглядываясь в бабушку и так и эдак. – Немного светится вот тут.

– Ишь, глазастая, – одобрительно хмыкнула бабушка. – Обычным-то ищейкам и одного слоя довольно.

– Как ты это делаешь? А кто такие ищейки?

– Тебя тоже научу. Пора тебе тоже от них прятаться.

– Зачем?

– Затем, деточка. Кто души умеет видеть, тот может ими и управлять.

– А если спрятаться, то не смогут?

– Верно. Если хорошо спрятаться, то они тебя и не найдут никогда.

– А ты тоже прячешься?

– Эх, деточка, если б я успела вовремя спрятаться… И дедушка твой…

– У меня есть дедушка? – удивилась Алёнка.

– А как же. Только не есть, а был. Из него-то душу всю давно вынули… Он, видишь, сперва с ними был. Искренне, по зову души. Не сердце, пламенный мотор – слыхала? Вот он и был такой, пламенный революционер. Сперва в бою, потом на работе – горел, себя не жалея. Светлое будущее хотел. Я его таким и полюбила – с пламенем в глазах и сердце, – бабушка грустно улыбнулась.

Алёнка впервые видела у нее такое лицо – задумчивое и мечтательное, и вдруг подумала, что, наверное, дедушка тоже очень сильно ее любил – такая вдруг бабушка Ольга стала красивая.

– И что потом? – тихо спросила Алёнка.

– А потом… понял он, что светлое будущее так не получается. Когда сам сгораешь, этого не замечаешь, а когда других сжигаешь дотла, до смерти – вокруг только темнее становится. Ну вот, когда он разглядел, во что это превратилось, – ужаснулся. Захотел спасти хотя бы тех, кто еще живой остался. Только разве ж они ему могли это позволить?

– Кто – они?

– Те, кто сам уже выгорел и теперь только мог других жечь, чтобы от них согреваться.

– Они его убили? – прошептала Алёнка.

– Они его долго убивали, деточка. Сначала допросы, потом пытки. Душу клещами тянули, ни одной живой искорки не хотели оставить. А потом – двадцать пять лет лагерей дали. А это такое место, деточка, где самый яркий огонь и самая светлая надежда гаснет. Сапогами их затаптывают, в грязи топят, прикладами забивают. Дедушка твой только год и выдержал. Совсем сгорел, – в глазах бабушки блестели слезы.

– А ты?

– И я, – бабушка передернула плечами. Видно, про себя она рассказывать не хотела. – Только я вовремя прятаться научилась. Вот теперь и тебя научу, – она невесело усмехнулась.

Про мальчика надо было доложить сразу, но Ким колебался. Он и сам не мог понять, почему. В последнее время он часто размышлял – отчего всё получилось не так. А ведь какая была замечательная идея – электрификация всей страны. Соберем всех в одну сеть, пусть сильные делятся со слабыми и указывают им верный путь. И тогда из каждой искры возгорится пламя, вспыхнет яркий свет и настанет всеобщее счастье. Почему не вышло? Почему те, кому была дана обязанность и право вести вперед и распределять по справедливости огонь и свет, постепенно сами разучились отдавать, а стали только брать? Брать не для других, а для себя. Почему все яркие и сильные, даже присоединившиеся по своей воле, всегда тускнели со временем? А если не тускнели, то пытались вырваться из системы, будто та становилась им тюрьмой? С теми же, кого присоединяли насильно, уговорами или угрозами, происходило то же самое, только быстрее.

Из первых подопечных Кима уже не осталось никого. Все потемнели, кто-то перегорел, кто-то умер. Один сорвался, и про его дальнейшую судьбу Ким даже не стал узнавать. Лучше надеяться, что ему удалось сбежать, чем знать, что он закончил свою жизнь в подвалах генерал-майора Черноты, ведавшего теперь целым управлением.

Втайне от всех Ким провел собственное расследование, собрал информацию по другим кураторам. Картина получалась похожая. С каждым годом всё меньше находилось талантливых новичков. А таких ярких, верных и преданных делу коммунистической партии, как в самые первые годы, – не было вовсе. А тех, из первого поколения, почти не осталось. Сорвались, уничтожены, раздавлены своими же. Такими, как Чернота – редкими выжившими динозаврами, которые сохранили и преумножили силу и власть.

«А почему я-то остался?» – подумал он. Ответ был очевидным. Потому что верно то, что всегда говорил ему наставник. Ким Владимирович Майский – бездарь. Не огонь в нем горит, а только тлеет слабая искорка. Из жалости открыли ему тайное знание, доверили ответственную работу. Из милости терпели столько лет, не упрекая в слабости. Потому только упорным трудом и бесконечной преданностью может он хоть немного отблагодарить за доверие и высокую честь…

Чернота позвонил ему сам.

– У тебя, слышал, хорошие новости? – спросил он первым делом, не потрудившись поздороваться.

В голосе звучала насмешка. Похоже, Чернота был взбешен. Елена Дмитриевна доложила, расстаралась – понял Ким. Ах, стерва. Отомстила.

– Пока нечем похвастаться, – Ким запнулся, – товарищ генерал-майор.

– Неужто? – удивился Чернота.

И Ким задохнулся от резкого рывка поводка, в один миг перебившего дыхание и сердцебиение. Чернота напоминал, кто тут главный. Несколько минут Ким, ничего не соображая, сипло и судорожно дышал в трубку. Воздуха не хватало. Генерал-майор слушал и, возможно, улыбался. Ким не раз видел у того улыбку в подобных обстоятельствах.

– Это… не он, – просипел Ким, когда поводок немного ослаб. – Я проверил. Я… хотел сам найти, кто, и потом…

– Ну, ищи, – разрешил Чернота. – Я тебе ищеек дам. Координируй. И поторопись. Сам знаешь, время дорого. Ты чего так дышишь там? Нездоров? – усмехнулся он.

– Не… не очень.

– Ну, береги себя, – посоветовал с насмешкой Чернота и отключился.

Бабушка Ольга жила в далекой деревне. Сперва долго ехали на поезде. Потом – на тряском кургузом автобусе. Чем дальше, тем Алёнке становилось хуже – дышать было тяжело, мутило, перед глазами плыло. Мама поглядывала на нее с беспокойством, но Алёнка отмахивалась: «Нормально, устала просто». Потому что если всё сказать маме – скорее всего, они вернутся. А почему-то Алёнка возвращаться не хотела.