Александр Птахин - Суровая готика

Второй большой групповой снимок запечатлел отдельных «странников» на пленэре, в походной полувоенной экипировке — совершенно одинаковой и без знаков отличия. Фоном группе служили отменные кони, груженные баулами мулы и бедная растительностью каменистая местность, напоминавшая не то Туркестан, не то Монголию, не то таинственный и дикий Тибет. Мазура среди них не было, зато присутствовал юный Дима Деев. Если верить полувыцветшей чернильной надписи на обороте, снимок был сделан в 1915 году.

Другую пару фотографий стоило рассматривать долго и пристально. В нее входили портрет фон Штерна — уже пожилого, с седенькой бородкой, в очках с золоченной оправой, старательно расчерченный на квадраты. И другой мужской портрет такого же размера, разграфленный так же. Снимок изображал лицо худощавого человека с раздвоенным подбородком и ранними залысинами. На половинке этого лица были аккуратно подрисованы борода, брови, волосы и даже скулы — совершенно такие же, как на портрете профессора фон Штерна. Прошкин крутил фотографии и так, и эдак, но так и не мог сообразить, в чем смысл их художественной идеи. Как всегда в подобных случаях, он с надеждой посмотрел на своего мудрого руководителя. И честно признался в ограниченности собственных умственных способностей:

— Вот не возьму в толк, Владимир Митрофанович, зачем эти фотографии так расчертили?

— Значит, все остальное ты понимаешь? — ехидно уточнил начальник. Прошкин безнадежно мотнул головой.

— Так вот, Николай, как раз с этими фотографиями все яснее ясного! К примеру, если ты их сейчас возьмешь, пойдешь с ними к известному своими актерскими талантами товарищу Баеву и спросишь у него, что это за странные снимки, знаешь, что он тебе ответит?

Прошкин уже знал — он все это время всматривался в незаштрихованную часть лица на фотографии с пририсованной бородой и понял: человек на ней — не кто иной, как тип с раздвоенным подбородком, из некролога, опубликованного в газете за 10 августа, он же — прототип портрета, висевшего в палате Баева, со старофранцузской надписью о Жаке де Моле. И удовлетворенно отрапортовал:

— Это Жак де Моле!

Корнев сочувственно пододвинул ему вторую мензурку со спиртовой смесью:

— Николай! Я тебе совет дам — не как начальник, а как мужик мужику. Ты больше этих капель медицинских от сердца ли, от нервов — не пей. Черт его знает, что туда наболтали докторишки — интеллигентишки? Вон, ты уже и так то про Монсегюр лепечешь, то про Жака де Моле. Лучше уж пей водку. Или на крайний случай — спирт! — Прошкин незамедлительно последовал полезному совету, Корнев одобрительно крякнул и добавил: — Чтобы я больше про эту катарскую ересь не слышал! — Прошкин подивился замысловатому ругательству, но уточнять, что это за такая особенная ересь и чем она страшна, не стал, опасаясь навлечь начальственный гнев, а дипломатично перевел разговор в прежнее русло:

— И что же мне ответил бы товарищ Баев? Ну, про снимки…

— Что так расчерчивают фотографии или рисунки, чтобы удобнее было наносить театральный грим, придающий портретное сходство! Играет в театре или в кино какой-нибудь Вася Пупок лорда Байрона. Ну и чтобы он натурально как лорд выглядел, гример берет его фотографию, расчерчивает и на столько же квадратов расчерчивает фото настоящего Байрона, потом смотрит — по квадратам, а затем рисует — где и чего надо на лице у Васи прилепить или закрасить, чтобы он на Байрона походил. Ну и уже в самом конце гримирует по эскизу этого Васю…

— Здорово, — по-детски обрадовался Прошкин, уразумев, наконец, технологию нанесения портретного грима, и тут же понял, что поводов для веселья не так уж много, с тайной надеждой посмотрел на Корнева. Шеф был откровенно раздосадован.

— Прошкин, ну что за напасть такая на наше управление? Что не день, так какая-нибудь мерзость приключается! Ни конца, ни края им не видно — уж точно, что и в порчу, и в подел поверишь…

— Это все после той проклятущей сущности из Прокопьевки началось… ну которая выла и по ночам летала… И зачем только мы в тот скит полезли… — поделился Николай давно мучившим его тайными опасением.

— Да не расстраивайся ты так — мало ли мы все глупостей делаем… Давай к вопросу конструктивно подойдем…Что там твоя магия советует сделать в таких случаях?

— Шутите, Владимир Митрофанович, — обиделся Прошкин.

— Да уж какие тут штуки, — Коренв кивнул в сторону чемодана и снова отер со лба пот. — Ты бы напряг ум, Николай, ну ведь не может быть, чтобы не было подходящего заклинания или заговора…

Прошкин стал рыться в закоулках памяти — он действительно совсем недавно видел нечто подходящее к случаю: то ли «вернуть удачу», то ли «перевернуть удачу». А вычитал он этот замечательный способ в записках достойного комдива Деева, что хранились в папке с надписью «Магия в быту». Ритуал был доступный — не требовал ни церковных культовых предметов вроде крестика или свечи, ни произношения молитв — словом, мог быть исполнен даже руководящим работником или челном партии без всякого ущерба для его идеологической чистоты!

— Надо снять ту рубаху, что на тебе надета, и трижды вывернуть со словами «Что бы мне густо, а тебе пусто», затем снова надеть и не снимать, пока луна не взойдет высоко, и уже к утру вы почувствуете, как душевный упадок сменяется радостью, а ситуация разрешается к вашей пользе, — вдохновенно процитировал Прошкин по памяти и замер, ожидая привычной выволочки за свои «идиотские суеверия». И только сейчас действительно осознал, насколько скверный оборот имеет ситуация, потому что…

Его несгибаемый, решительный и политически грамотный начальник резко стащил с себя гимнастерку и принялся ее выворачивать, четко выговаривая заветную формулу. Правда, в третий раз он прибавил к ней не предусмотренную автором и совершенно непечатную часть, относящуюся к тем, кому должно стать «пусто». Но сделал это так эмоционально, что Николай не сомневался — после такого энергетического посыла ритуал сработает наверняка!

Чтобы скрасить ожидание восхода луны, Корнев отправил сунувшегося было в ординаторскую фельдшера Хомичева в столовую Управления за ужином, наставив прихватить у него в кабинете бутылку водки. И принялся рассуждать о происхождении чемодана и его вредоносного содержимого.

— Тут, Николай, чтобы разобраться, надо выяснить, в чем истоки сегодняшней ситуации.

Отправной точкой сегодняшних бед сотрудников Н-ского УГБ Владимир Митрофанович считал тот исторический день, когда профессор фон Штерн отыскал среди руин и камней древнего монастыря рукопись Странника. Не будь рукописи — его талантливому ученику Иржи Ковальчику никогда не удалось бы установить, где же находится то удивительное место, к которому с завидным упорством стремился это загадочной пилигрим. А затем поделиться результатами своих и чужих изысканий с другими любителями таинственных ритуалов и старинных записей, запечатленными на фотографии «Клуба христианских странников» в 1912 году. Благородные странники даже снарядили в указанное место настоящую научную экспедицию, ради счастья участвовать в которой чахлый приемыш профессора фон Штерна — Дима Деев — едва не снес эспадроном голову наивному корнету де Лурье. Саму экспедицию и ее результаты по каким-то причинам держали в глубокой тайне — даже от ближайшего сподвижника-организатора Иржи Ковальчика.