Аноним - Канал имени Москвы. Лабиринт

– Конечно, история с Седьмым капитаном многое меняет, – осторожно начал Брут, глядя на девочку. – Всё, как ты говоришь, догматы Возлюбленных. Но подлинная причина не в этом. И мне кажется, она радовала брата Фёкла.

– Радовала? – Аква нахмурилась. – Да у нас одно только подобное предположение сразу бы объявили непростительной ересью.

– Он это знал, поэтому молчал. Но понял, как это на самом деле важно.

Девочка ответила ему непонимающим взглядом.

– Ну как же, смотри: догматы, вруны, ересь, как ты сказала, пусть… – Брут наклонился к девочке, ему явно становилось лучше. – Но главное в другом. Когда брат Фёкл понял про Седьмого капитана, он понял ещё одну вещь. Гораздо более важную для нас. Что это уже случалось . А сейчас повторяется. Вот в чём дело.

Аква сморгнула, щёки чуть побледнели.

– Выходит… Это значит, он отпустит моего отца?

– Ну, не совсем. – Брут замялся.

– Это значит, что у всемогущего молодца действительно есть уязвимое место, – с мрачной усмешкой произнёс хозяин Суворов. – И мы в двух шагах от него. Верно?

Брут рассеянно покивал, а девочка откликнулась робким эхом:

– В двух шагах?

– Уже случалось. Было. И прошло. Понимаешь? – Суворов ей серьёзно кивнул. – А сейчас случилось снова. Сам он никого не отпустит. Но не просить мы у него собирались.

Аква посмотрела на князя-призрака, – и Брут с трудом сдержал улыбку, – как преданный солдат на своего полководца.

– Пощиплем молодца, – добавил Суворов. – По какой-то причине прошло тогда. Пройдёт и сейчас. А правда там, в этой Книге.

Глаза девочки вдруг гневно сверкнули:

– Выходит, всё это время, пока мой отец… монахи намеренно прятали… – Аква усмехнулась как-то уж слишком холодно и сурово для своего возраста, и в её взгляде, где только что плавала робкая надежда, опять мелькнула ярость волчонка.

«А ведь Хома прав, называя её принцессой», – неожиданно подумал Брут.

– Думаю, большинство монахов даже не догадывалось об этом, – сказал он ей мягко. – Истинно верующие, как твой наставник.

Брут указал на разложенные на столе листы бумаги – записи брата Фёкла.

– Это тайна Книги. Ведь на поверхности в ней всё по-другому. Она священна для монахов. И Возлюбленные пытаются постичь… смысл иносказаний, поэтических образов и всего такого, понимаешь? Ищут суть, аллегории внутри слов. Только слова надо было просто отбросить. И брат Фёкл прошёл чуть дальше. Двигала им вера и привязанность к тебе.

– Вера? – Аква не удержалась от несколько ехидного сомнения и напомнила: – «Но когда они соединятся, Лабиринтов больше не будет».

– Именно это, – горячо сказал Брут. И улыбнулся, поясняя: – Им действительно двигала истинная вера, что любая весть, заключённая в Книге, – благая. И он нашёл её! Понял, что Лабиринт может быть разрушен. Это и есть величайшая тайна Книги. Именно в этом благая весть. И спасение.

– Я не очень… – начала было Аква.

– Всё меняется: не служение Лабиринту, а освобождение от него. Таков истинный завет ваших Девяти Святых. Вот что понял брат Фёкл. Конечно, это стоило ему жизни.

Девочка поразмышляла над услышанным. Подняла взгляд, наполняющийся восхищением, на Брута. Затем снова немного нахмурилась:

– Но почему же он мне ничего не сказал? Про то, что Седьмой капитан…

– По той же причине. – Брут ей улыбнулся. – Твой наставник берёг тебя.

Потом он развернул разложенные на столе записи брата Фёкла так, чтобы было лучше видно им обоим:

– Думаю, мы уже рядом. Он выполнил основную работу. Нам осталось совсем чуть-чуть.

«Он увидел Седьмого капитана, – снова подумал Калибан. – Почему? Что ему известно? И кто он?»

Сразу, как брат Дамиан отпустил его, Калибан направился в свою келью. День выдался хлопотный, и, невзирая на поздний, или уже ранний, час, он собрался поесть в одиночестве и даже разжёг угли. Да так и оставил это дело.

«Он не тот, за кого себя выдаёт. И его брат не глухонемой».

Но и того «нечестивого» недуга, что связывал Калибана с почившим братом Фёклом, недуга белой кожи, у них не было. Там… что-то другое. Калибан принялся расхаживать из угла в угол, прихрамывая на левую ногу. Он знал, что за ним сейчас никто не следит; ему самому, мастеру по этой части, были хорошо известны все ухищрения соглядатаев, но сейчас в глухом тайном коридоре со стороны тёмной стены его кельи никого не было. Да только Калибан прихрамывал. Пожалуй, сильнее обычного. «К чему выдавать один недуг за другой? Если известно, что монахи всё равно развяжут язык? Но гораздо более важный вопрос, что произошло в Храме, пока он стоял под очищающим потоком Лабиринта?»

Калибан не зря определил его под благостные капли, что ниспадали с бычьей головы. Если его тревожные опасения напрасны и это ничего не значит, то следовало бы побыстрее всё закончить. Очищение оглушением просто развязало б воришке язык. Что и произошло: сломался он довольно быстро, и слёзы были самые настоящие.

(Если…)

Только от цепкого взгляда Калибана не укрылось, как он смотрел на ростру, величайшую святыню, вырезанную рукой самого основоположника Бориса.

(Такое уже случалось. Во времена Праотцев.)

Истинный облик святого Александра, защитника слабых, был скрыт от Возлюбленных братьев. Разумеется, кроме самого Светоча Озёрной обители. Но брат Дамиан знал; да и Калибан узрел святого Александра другим, подлинным, только когда узнал . Правда, он обрёл своё знание не благодаря истовой вере, подобно брату Фёклу или хотя бы рядовому послушнику, а тайком, исподтишка. Калибана не беспокоило, что это можно было назвать «воровством», «вламыванием в ванну», – он получил подобным образом все свои знания. Калибана вообще мало что беспокоило, – до поры до времени, – жизнь обошлась с ним несправедливо, закрыв для него много светлых прямых путей, но он отыграл своё на тайных и тёмных дорожках. Брат Дамиан лукавил, скармливал Калибану полуправду, умело дозируя информацию, это встречало у Калибана понимание, но он не брезговал зайти через чёрный ход. Так и вышло с Седьмым капитаном. Благодаря «недугу белой кожи», что связывал его с братом Фёклом.

Калибану странным образом даже нравился старик. Нет, правда, иногда он даже жалел, что не встретился с ним раньше, до тех пор, пока не превратился в преданную обезьяну Светоча Озёрной обители. Обезьяну-демона… А таким брат Фёкл его отверг, невзирая на общую тайну. А ведь Калибан дал понять, какие б у них открывались возможности. Но старик был чужд высокой интриги, увы, а может, и вправду брату Фёклу с его исступлённой верой было проще считать их недуг «нечестивым». Ведь, как Калибан понял, старик не раз подумывал открыть свою «болезнь» перед братьями, а там уж пусть Возлюбленные решат, и лишь привязанность и беспокойство за Акву останавливали его. Что ж, не зря…