Степан Ставрогин - Служители Зла

Андрей провел рукой по своим белым волосам.

– Теперь все позади. Мы должны забыть про весь этот кошмар. Монахов больше нет. Позавчера убиты пятеро на борту «Леди Датч», и сегодня – шестеро в Тироне. Вы хороший стратег и организатор, инспектор Райманис.

Впервые за много дней маленький инспектор улыбнулся.

– Я сделал все, что было в моих силах, – сказал он скромно, – а что предпримете вы, Андрей?

– Мы с Аллой хотели провести вместе трехнедельный отпуск где-нибудь в Стокгольме, инспектор. Нам уже можно покинуть город?

– Разумеется, я не буду вас больше задерживать. Все происшедшее прошу сохранить в тайне от прессы и общественности. Мертвецы с «Леди Датч» будут отнесены на счет аварии на судне.

Андрей оглянулся. Остров Тирон уменьшался прямо на глазах, становясь таким маленьким и незначительным.

Через день после этого разговора Андрей и Алла отбыли в Стокгольм. Инспектор Франсис Райманис проводил их до трапа парома. Он был вынужден сообщить им, что из правительственных верхов пришел категорический приказ освободить из-под стражи Резо Кивилиани.

Он был вынужден подчиниться нажиму сверху.

Замурованная в каменной нише мумия с тоской провожала корабль надчувственным зрением. Ее глазные яблоки давно превратились в прах, но если бы они сохранились, то горючие слезы потекли бы по сухой сморщенной щеке магистра Зигфрида.

Он плакал от бессилия и ненависти. Он так и не смог воспитать себе достойную смену, как завещал ему учитель, великий маг и вампир Бардия. Орден, от которого должна была родиться великая армия покорителей мира, перестал существовать. Но оставалось главное, ради чего стоило продолжать жить, – ненависть к людям и всему человеческому. Жарким огнем полыхала она в его тщедушном иссохшем сердце.

И ненависти этой было с избытком.

Земля сотрясалась от гулкой поступи копыт. Охотники возвращались с добычей, возвещая о своей удаче голосами рожков. Двое всадников везли на копье, уложенном поперек стременных лук, здоровенного тура.

«У барона будет хорошее настроение», – мелькнуло в голове у юноши, стоявшего на обочине дороги. Завидев скачущего впереди процессии барона фон Лаубаха, юноша сорвал с головы шапку и повалился на колени, прямо в придорожную осеннюю слякоть.

– Чего угодно вам, сударь? – сухо осведомился барон, резко остановив коня рядом с ним. – Встаньте и прекратите позорить нас низкопоклонством, достойным лишь черни.

– Что неудивительно, ведь он среди них чувствует себя на равных, – с иронией добавил подъехавший в эту минуту его старший сын Кнут, рослый двадцатипятилетний парень с длинными соломенно-белыми волосами.

Младший, такой же стройный и плечистый, но смуглый и темноволосый, Зигфрид, стоявший на коленях в придорожной грязи, хоть и был официально признанным младшим сыном, но считался позором семьи и чуть ли не бастардом, поскольку был прижит матерью в отсутствии сеньора, от какого-то проезжего то ли рыцаря, то ли купца, то ли дьявола в человечьем обличье.

– Что угодно вам, дитя мое? – сухо осведомился барон.

– Вчера, пока вас не было, пришел монах-францисканец и рассказал, что король французский кинул клич по всем христианским странам о начале нового крестового похода. Молю вашу светлость отпустить меня в поход.

– Отец! – с горящим взором обратился к барону Кнут. – Вы ведь обещали мне, что отпустите воевать за Святую Землю.

– Обещал, – признал отец после короткого раздумья. – Но я не могу допустить, чтобы поместье осталось без хозяина. Кто-то должен помогать мне управляться со всей этой оравой бездельников. – Он обратился к младшему сыну: – Ты поедешь драться с сарацинами, сын мой. И не дай Бог, тебе вновь опозорить меня, как ты это чуть, было, не сделал в мирной жизни. В путь я тебе дам коня, доспехи и трех оруженосцев, воюй под знаменами того сеньора, кто окажется тебе по душе. Но не вздумай возвращаться сюда без денег и без славы.

– Сын мой, – баронесса фон Лаубах подняла на юношу свои большие печальные глаза. – Хочу просить вас только об одном: будьте милосердны к женщинам благородного происхождения. Помните, для женщины нет участи хуже, чем быть поруганной и обесчещенной. Не насилуйте благородных дам. Пользуйтесь для этого служанками. Если же вы не сможете удержаться от соблазна изнасиловать госпожу, то не оставляйте ее после этого на поругание солдатам, а помогите ей с достоинством уйти из жизни.

– Да, маменька, – юный Зигфрид покорно склонился к ее руке.

– Если сеньор будет склонять вас к содомскому греху, – продолжала баронесса, – то попросите его разрешить назавтра исповедаться. С равными себе по положению мужами не ложитесь, ибо это будет считаться развратом. Сеньорам же вольно попустительствовать небольшим шалостям.

– Я понял, маменька.

– И последнее: не допускайте, чтобы и единая капля вашего семени попала в песок, как и волосы, обрезки кожи, ногтей, выпавший зуб. Ибо это – вернейший путь вас заколдовать. Сжигайте все это в огне очага.

– Слушаюсь, маменька.

Зигфрид поцеловал тонкую восковую руку матери и вышел из комнаты.

На лестнице возле самой его комнаты ему послышался шорох, он резко заглянул за угол и обнаружил невысокого роста худенькую девушку.

– Эльза?

– Мой господин завтра уезжает… Я пришла проститься.

Юбки не могли скрыть ее довольно объемистого живота, как и никакие ухищрения не в силах были отбить исходящий от нее запах свиного навоза. Полгода назад, узнав о грехопадении служанки, барон в ярости отослал ее в свинарник. Самое ужасное состояло в том, что тяга к ней у юного Зигфрида была столь велика, что он и туда к ней наведывался. Это опозорило его в глазах родных и дворни. Ошибку пора было исправлять.

– Я так хочу тебя, Эльза, – прошептал юный Зигфрид, погладив ее налившуюся грудь.

– За мной следят днем и ночью…

– Я знаю, где нам никто не помешает.

Зигфрид потянул ее вниз по лестнице, в глубокие казематы замка Лаубах.

Винтовая лестница шаг за шагом вела их все ниже и ниже.

– Мне страшно, Зигфрид! Пойдем отсюда! – взмолилась девушка.

– Не бойся, ты же со мной. К тому же здесь никого нет. Наш последний узник умер с полгода назад, этот купец из Милана, за него нам так никто и не прислал ни гроша.

– Здесь могут водиться неприкаянные души…

– Здесь нет никого опаснее крыс, да и в амбаре их больше, чем здесь. Иди сюда, милая.

Зигфрид опустился на охапку сена, лежавшую на тюфяке в одной из камер и привлек к себе Эльзу. Девушка покорно задрала юбки и развела ноги. В зыбком свете факела ее голый покатый живот казался еще огромнее, он словно шевелился. Юноша насладился ей уже не один раз, но ему все хотелось еще и еще. Блаженство накатывало на них волнами. Они остывали, с минуту отдыхали и вновь начинали терзать друг друга сладкими пытками.