Антонина Ванина - Всё закончится на берегах Эльбы

Павлу Ивановичу стало не по себе от такого рассказа, собеседник же удалился прочь, наслаждаясь произведенным эффектом.

А террористы продолжали убивать министров, градоначальников, генерал-губернаторов, военных, детей чиновников, простых прохожих и самих себя. Те, кто выкрикивал лозунг «свобода или смерть» не ценили жизнь, ни свою, ни чужую.

То и дело в разных концах империи возникали крошечные республики, а на окраинах, где перевороты не удавались, вспыхивали массовые бунты. Казалось, карта страны вот-вот станет похожа на дырявый лоскут, после чего порвётся на части.

— Как хорошо, Пауль Йоханыч, — заметила Агапея, — что мы из Курляндии уехали. Там теперь, говорят, латыши немцев средь бела дня убивают и дома их сжигают. Страсти-то какие!

— Так это остзейских баронов убивают, — отмахнулся Павел Иванович. — В их же поместьях их же наёмные крестьяне, которых они многие десятилетия обирали.

— Это ты так рассудил. Да не в деньгах только дело. Случись что, люди и не посмотрят, барон ты или дохтор, есть у тебя поместье или нет. Немец ты и детки твои. Вот как страшно!

Революция как стихийное бедствие катилась по стране и не думала прекращаться. Император учредил парламент и разделил власть с бандой заговорщиков, политических убийц и провокаторов из департамента полиции. Вот только пыл революционеров от этой уступки не остыл, а ещё больше распалился, как аппетит, который приходит во время еды.

Когда два года погромов, терактов и кровопролития окончились, то пополз шепоток, что самодержавию пришёл конец. Кто-то изрекал это с плохо скрываемым ликованием, а кто-то глухо и подавленно.

Для Павла Ивановича эти времена стали предзнаменованием чего-то мрачного и сокрушительного. При лицезрении кипящего Петербурга он будто взглянул в глаза чудовищу, что поднялось из океанских глубин, лишь для того, чтобы заполучить человеческой плоти. И доктор Метц ждал неотвратимой кровавой бури.

Когда цесаревичу минуло три с половиной года, случилось страшное. Во время игры наследник упал и ушиб ногу, отчего кровь скопилась под кожей и надулась в огромную шишку.

Врачи суетились у постели больного и тревожно перешептывались, пока бедный мальчик плакал от боли, а под его глазами явственно появлялись тёмные круги. Никто из медиков не знал, что предпринять, и Павел Иванович также пребывал в растерянности. Император пригласил его для конфиденциальной беседы, где попросил рассказать всё, как есть.

— Кровь скапливается в коленном суставе, — терпеливо объяснял доктор Метц, — она давит на нерв и оттого возникают боли. Можно сделать массаж, чтобы кровь не застаивалась в суставе, но тогда есть вероятность, что кровотечение станет только сильнее. Если кровь и дальше будет находиться возле мышц и кости, она постепенно начнёт их разрушать. Должно быть, вы видели положение колена — его невозможно разогнуть. Я полагаю, когда кризис минует, потребуется помощь ортопеда.

— Когда это наступит? — спросил император с такой надеждой в голосе, что доктор Метц побоялся его обнадёживать.

— Ваше величество должны быть осведомлены, что наследник цесаревич никогда не поправится от своей болезни. Гемофилия неизлечима.

После этих строгих и роковых слов отец больного сник. На следующий день, когда Павел Иванович увидел императора, ему показалось, что тот постарел на десять лет. Горе родителей было велико. Императрица и слышать ничего не хотела о бессилии врачей, называя их невежами. Её раздражение можно было понять, но принять — несказанно тяжело.

— Вы же знаете, что случилась с вашим братом, — говорил ей доктор Метц, — и оба ваших племянника…

— Не смейте мне об этом напоминать, — резко оборвала его императрица. — Мой сын здоров. Он не умрёт.

Павел Иванович не посмел возражать матери. Весь день вместе с родственниками он пробыл у постели больного в ожидании худшего. В полночь, когда все уже разошлись и подле наследника остался только доктор Метц, в комнату вошла императрица, а с ней и странного вида человек: в крестьянской одежде с длинной чёрной бородой и пронзительными светлыми глазами. Императрица попросила Павла Ивановича удалиться из покоев цесаревича и тот, сам не понимая почему, не сказав и слова, последовал к двери, не сводя глаз с крестьянина в голубой рубашке и высоких сапогах. Было в нём что-то необычное, будто великая тайна.

Наутро Павел Иванович вошёл в комнату наследника и не поверил своим глазам: мальчик уже сидел на кроватке, болтая ножками и улыбаясь. Огромная гематома куда-то подевалась, а на её месте осталось лишь багровое пятнышко.

Тогда-то доктор Метц и узнал имя ночного визитера. Императрица называла его не иначе как «человек Божий Григорий». По её словам, этот крестьянин из Тобольской губернии, старец, всю ночь молился у постели наследника и Бог его услышал — мальчик выздоровел.

В тот день свершилось чудо, и повторялось оно не один раз. С тех пор как болезнь царевича дала о себе знать, её приступы время от времени приковывали больного к кровати. Лейб-медики оставались бессильны перед внутренними кровотечениями, и даже не всегда могли их локализовать. А Григорий просто молился, после чего маленький Алексей неизменно поправлялся.

Доктора были вынуждены признать силу старца, отчего и невзлюбили его. Метц же был честен с самим собой и не отрицал собственную беспомощность перед недугом цесаревича. Он лишь укрепился в вере, что не медицина, а только старец может помочь бедному мальчику. Павел Иванович не выказывал собственного высокомерия Григорию, как обыкновенно поступали другие придворные доктора, считающие его простым неграмотным мужиком. Цесаревич был здоров — и для Павла Ивановича это было главным. Да и императрицу духовные беседы с Григорием сделали мягче и отчего-то меланхоличнее.

Ежеминутная опасность, что болезнь наследника обострится, вынудила Павла Ивановича сутками пропадать во дворце, не видясь с дочерями. Однажды во время беседы император сказал ему:

— Я слышал, дома вас ждут очаровательные близнецы. Приводите их к нам, я уверен все будут от них в восторге.

Павел Иванович очень удивился такому предложению, но отказать не посмел. Перед визитом отец провел обстоятельную беседу с восьмилетними дочерями и настращал их вести себя тихо, не озорничать, не вводить в заблуждение, кто из них Лиза, а кто Саша, и говорить, только если их о чём-нибудь спросят.

Во дворце девочки ожидали увидеть огромные залы с шелками, золотом и каменьями, а ещё трон, где будут восседать царь и царица. Но вместо этого их привели в уютную, светлую комнату и представили таким непривычно обыкновенным, без всякого налета величия, людям, что и не верилось, будто это и есть император с императрицей.