Татьяна Богатырева - Весенние соблазны

— Нет.

— А ты — ему?

— Нет…

— Тогда понятно, почему он сдался в плен, — мрачно сказал король.

— А если я попробую… И теперь, когда Грей — король Озерного края, это же нарушение договора?

— Все так, но на дипломатические переговоры нет времени, они уже почти в самом сердце Альганского леса. Ты же знаешь обычаи своей страны!

— Да… казнь любого чародея, нарушившего границу. Там, в центре леса…

Ашура рванула воротник платья, задыхаясь от бессильного отчаяния. — Как мне их остановить?!

— Он бы вернулся, если бы ты его позвала.

— Как? Научите меня, пожалуйста!

— К сожалению, обучить чародейству так быстро я тебя не могу, — покачал головой король, — но есть кое-что, тебе знакомое. Вот… — на раскрытой ладони он протянул ей кольцо. — Тот зверь … он очень быстро бегает. Он бы… успел.

— Он успеет, — пообещала Ашура, — только покажите ему, в какую сторону бежать. У меня еще не было времени изучить окрестности.

Когда огромная собака скрылась из виду, король тяжело вздохнул и переместился в лесную избушку.

— Надеюсь, теперь ты довольна, Вэль, — сказал он, опускаясь в кресло напротив сестры, которая что-то вязала.

— Это наша надежда, брат, — ответила колдунья, не отрываясь от рукоделья. — Ты же знаешь, это противостояние затянулось, оно всем во вред. Империя поглотит нас, людей и чародеев, если на наших землях будет продолжаться междоусобица. Эти дети — наша надежда на мир… Они полюбили друг друга, а любовь — это очень сильное волшебство.

— Дети надежды… — задумчиво произнес король. — Пусть они будут счастливы.

Сидя на берегу лесного озера, Грей размышлял о том, куда ему податься. Сдавшись в плен, он некоторое время провел, упиваясь своими страданиями, но потом ему это надоело. И вот теперь, совершенно свободный, он выбирал между возвращением домой и путешествием по Лесной стране. Последнее, как он полагал, помогло бы ему лучше понять свою жену. Возможно, тогда она перестала бы его бояться.

Громкий визг, полный боли и страха, заставил его подскочить. Собака плакала совсем рядом, и он помчался на помощь.

На этот раз она действительно попала в капкан, и он радовался, как маленький ребенок, что может быстро помочь: освободить лапу, снять боль, залечить рану.

— Ашура, это снова ты, — сказал он, когда все было позади.

Она кивнула, не спуская с него глаз.

— Погоди… Как ты тут оказалась?

— Мне сказали, ты в плену. Твой отец дал мне то самое кольцо. Я думала… Он думал, ты не хочешь возвращаться. Но я вижу, у тебя все в порядке?

— Теперь — да. Я действительно… Ашура, ты… Ашура, я тебя люблю. О, нет… что это?!

На месте зверя теперь стояла обнаженная девушка.

— Это я. — Несмотря на абсурдность ситуации, хотелось смеяться. — Нет, ну ты же видишь, что это я, да?

Завернувшись в плащ мужа, Ашура потребовала, чтобы они немедленно вернулись домой.

— Твой отец пообещал, истинный облик вернешь мне ты, сказав какие-то слова, но я не думала, что это будет так… — объяснила она позже, когда они уже были в замке. — Может быть, ты меня отпустишь? Мне надо одеться.

Они сидели в кресле, в собственной спальне. Грей держал ее на коленях и прижимал к себе, обнимая.

— Нет.

— Что — нет?

— Нет, не отпущу. Нет, тебе не надо одеваться.

Ашура все еще куталась в плащ, но готова была признать, — ей становится жарко.

— Но я не отдам своего ребенка той колдунье. Пусть она ему хоть трижды бабка! — решительно заявила она, отчего Грей застыл в непритворном изумлении.

— Что?

— Разве ты забыл? Ты дал слово той колдунье, в лесу. Вэль. Что отдашь ей своего первенца. Но это же будет и мой ребенок.

— О, нет! Ты запомнила эту глупость? Прости меня… — Грей с трудом сдерживал улыбку. — На самом деле я пообещал ей стать королем Озерного края. — И заметив, как жена меняется в лице, быстро добавил: — Мы оба вели себя глупо, правда?

— Я тебя люблю, — сказала Ашура и поцеловала мужа.

Плыл в теплом вечернем воздухе вкусный запах от жаровни, на которой вертел шампуры с крупными кусками ягнятины босоногий мальчишка, одетый только в потрепанные штаны. Рядом, на другой жаровне, шипели на плоских сковородах куски курицы, кипел в медной кастрюльке острый перцовый соус, доходя до готовности и заставляя морщиться от наворачивающихся слез тех, кто оказался слишком близко. Стучали о деревянные столы донышки кувшинов и глиняных стаканов, звенела медь, переходя из рук в руки и падая на стол, всплесками поднимался и опадал шум голосов, смеха, окликов. Харуза гуляла. В полнолуние харчевни всегда полнее обычного: лунный свет поможет добрести до дома даже тому, кто изрядно нагрузился дешевым фарсийским, дорогим суранским или крепчайшим, независимо от ценности лозы, арубийским. Желтое чинское, алое рушское, светло-зеленое ханумайское — в харчевнях Харузы подают вино со всех концов шахства, а шахство раскинулось на весь континент, от моря до моря, и встретить здесь, в столице, тоже можно кого угодно.

Этого, в темно-зеленом плаще, Фархад заметил сразу. Среди завсегдатаев недорогой харчевни юноша выделялся, как дорогой перстень, случайно попавший среди дешевых побрякушек рыночного разносчика: статью, легкой походкой, жестом ухоженной руки, откинувшей капюшон длинного просторного плаща. Правда, почти сразу парнишка накинул его снова, но Фархад успел заметить и блестящую прядь, выбившуюся из искусно заплетенных волос, и тонкий изящный профиль, и то, как неловко пришелец прячет кошелек, положив перед хозяином харчевни вызывающе блеснувшую желтым монету. Кто же показывает золото в таких местах? Да, на поясе кинжал, но издалека видно, что красавчик не из тех, кто переплавляет звон стали в звон золота, как изволил выразиться ир-Джайши в поэме «О мечах и розах». Проще говоря, он отнюдь не из тех, кто может защитить себя сам. И если на улице не ждет охрана…

Хозяин харчевни покачал головой, неуловимо быстро сгребая золото, сказал что-то — и юноша вскинул голову, дернул плечом, стиснул ладонями ворот плаща, кутаясь в него, словно повеяло холодом, а потом опустил голову и шагнул от стойки, даже не взглянув на харчевника. Побрел к выходу, глядя под ноги. Лучше бы смотрел по сторонам — туда, где из угла его провожали взгляды тройки оборванцев, уже час сидящих за одним-единственным кувшином.

Фархад вздохнул. Что ему за дело до богатого дурачка, которому не судьба добраться до дома, не расставшись с золотом? Явно не последнее отберут. Но хорошо, если просто сорвут кошелек и серьги, блеснувшие из-под капюшона. Вздумает закричать, сопротивляться — и лезвие войдет под сердце: мертвого обобрать проще.

Хлопнула дверь, за которой скрылся темно-зеленый плащ, а несколько мгновений спустя из шумной харчевни выскользнули те трое… Фархад еще раз вздохнул, смиряясь с тем, что вечер выдался неспокойный. Бросил на стол монетку за так и не съеденный плов, поправил перевязь ножей под легкой курткой. Да, обычно он в такие дела не вмешивался, но тут отчего-то стало жаль паренька.