Роберт Блох - Безликий бог: Египетский цикл

Могу только предполагать, чем завершилось дело. Возможно, виновником смерти Малькольма сочли меня, а о загадочной судьбе деревенских жителей, которых он заманил в смертельную ловушку, и думать забыли. Здесь я ничего не могу сказать, да это и не имеет значения.

Важно только одно: необходимо немедленно расследовать ужасы, таящиеся под торфяником, открыть богохульство, творящееся внизу.

Теперь я знаю, что намеревались сделать эти нечестивые колдуны, почему они скрещивали людей и животных. Я знаю, что они пытались создать и поставить властвовать над собой, что они наконец создали — что за существо обитало в самой дальней пещере.

Оно с шорохом выбралось из коридора, это громадное слепое существо, и схватило лежащего на алтаре Малькольма. Оно вонзило в него жестокие когти и впилось, вгрызлось в его горло. То была Пожирательница Трупов.

Она выпрямилась на алтаре во все свои десять футов — издевательски человеческое тело, словно у тех человекольвиц на стенах. Громадная человеческая фигура, но ах! эта голова!..

Существом, убившим Малькольма, была богиня-кошка Бубастис!

Не стоило мне посещать бал-маскарад Хенрикуса Ваннинга. Даже если бы никакой трагедии не произошло, мне было бы лучше отказаться тем вечером от его приглашения. Теперь, когда я уехал из Нового Орлеана и могу спокойней думать о случившемся, я понимаю, что совершил ошибку. Воспоминание о последнем, необъяснимом миге до сих пор наполняет меня ужасом, с которым не в силах справиться холодный рассудок. Если бы я мог хоть что-то подозревать заранее, ко мне не приходили бы сейчас неотвязные кошмары…

Но в те дни, о которых я сейчас рассказываю, я не испытывал ни малейших дурных предчувствий. Я был чужаком в шумном городе Луизианы — и чувствовал себя очень одиноким. Сезон Марди Гра только подчеркивал это ощущение полной изоляции. В два первых праздничных вечера, устав от долгих бдений у пишущей машинки, я блуждал один, всем чужой, по странно искривленным улицам, и веселая толпа, казалось, насмехалась над моим одиночеством.

Работа в то время очень утомляла меня — я писал для одного журнала серию египетских рассказов — и мое душевное состояние нельзя было назвать уравновешенным. Днем я сочинял в своей безмолвной комнате, и в сознании вставали образы Ньярлатхотепа, Бубастис и Анубиса; мои мысли населяли жрецы и храмовые процессии далеких веков. А по вечерам, не узнаваемый никем, я бродил среди беспечных толп, более нереальных, чем причудливые видения прошлого.

Но довольно оправданий. Если уж говорить совсем откровенно, на третий вечер, после тяжелого дня, я вышел из дома с отчетливым намерением напиться. В сумерках я вошел в кафе и роскошно пообедал в компании бутылки персикового бренди. В переполненном кафе было жарко; фривольные маски в карнавальных костюмах, казалось, вовсю наслаждались царствием Мома.

Вскоре это перестало меня беспокоить. После четырех бокалов бесспорно превосходного ликера кровь эликсиром побежала по венам, в голове забурлили дерзкие и безрассудные мысли. Теперь я начал с интересом и пониманием разглядывать окружавшую меня безликую толпу. Все они тоже пытались бежать этим вечером — бежать от невыносимой монотонности и нудной банальности. Толстый человек в костюме клоуна, сидевший поблизости, еще час назад выглядел полнейшим болваном; но теперь я сочувствовал ему. Под масками этих незнакомцев я видел безысходность и тоску, и мне нравилось, что они так отважно искали забвения в вихре Марди Гра.

Я и сам был бы не прочь забыться. Бутылка опустела. Я вышел из кафе и снова закружил по улицам. Чувство одиночества исчезло без следа. Я вышагивал гордо, как сам король карнавала, и обменивался насмешливыми шутками со случайными прохожими.

Дальше память мне немного изменяет. В баре какого-то клуба я выпил виски с содовой, после снова где-то гулял. Куда несли меня ноги, я и сам не знаю. Я будто плыл без всяких усилий, однако голова оставалась совершенно ясной.

О нет, ни о чем приземленном я не думал. Почему-то мне снова вспомнилась работа, и передо мной возник древний Египет. Я пробирался сквозь руины столетий и созерцал сокрытое величие.

Я свернул на тускло освещенную, пустынную улицу.

Я шел по уставленным храмами Фивам, и сфинксы глядели на меня.

Я вышел на широкую освещенную улицу, где плясали опьяневшие гуляки.

Я был среди одетых в белое аколитов, поклонявшихся священному Апису.

Разгульная толпа дула в бумажные трубы, разбрасывала конфетти.

Под громкую литанию лютней храмовые девственницы осыпали меня розами, красными, как кровь преданного братом Озириса.

Так я шел по улицам сатурналий, а мои мысли уносились далеко на крыльях вина. Все походило на сон. Наконец я очутился на той забытой улице в сердце креольского квартала. С обеих сторон возносились высокие дома; темные, закоптелые жилища, оставленные обитателями, которые присоединились к карнавальным толпам в более приятной обстановке. Старинные здания, тесно составленные вместе в манере давних лет, тянулись ряд за рядом.

Они подобны пустым футлярам для мумий в забытой гробнице, оставленным личинками насекомых и червями.

На крутых остроконечных крышах разевали рты маленькие черные окна.

Они пусты, как безглазые глазницы черепов и, подобно черепам, они также хранят тайны.

Тайны. Тайный Египет.

В этот миг я его и увидел. Пробираясь по этой черной и извилистой улице, я заметил в тени какую-то фигуру. Человек стоял молча и словно ждал моего приближения. Я заторопился и хотел было пройти мимо, но что-то в этом неподвижно стоящем человеке привлекло мое внимание. Он был одет как-то… неестественно.

С внезапным потрясением в мои пьяные сны ворвалась жестокая явь. На этом стоявшем в тени человеке было одеяние древнеегипетского жреца!

Галлюцинация, быть может? Но я отчетливо видел длинное белое платье и тройную корону инсигний Озириса; в худой руке он держал скипетр с диадемой Сета — Змеи.

В полном замешательстве я замер, глядя на него. Он также глядел на меня; узкое загорелое лицо было недвижно и лишено всякого выражения. Быстрый жест — и его правая рука исчезла под ризой. Я отшатнулся. Он вытащил руку: в пальцах была зажата сигарета.

— Спички есть, незнакомец? — спросил жрец Египта.

Я рассмеялся и сразу все вспомнил и понял. Марди Гра! И напугал же он меня, однако! Голова вдруг прояснилась; улыбаясь, я протянул ему зажигалку. Он провернул колесико и при свете огонька с любопытством заглянул мне в лицо.

Он дернулся, и серые глаза внезапно расширились, узнавая. К моему удивлению, он вопросительно произнес мое имя. Я кивнул.