Ганс Эверс - Сочинения в двух томах. Том первый

Каким же, спрашивается, плутовским способом этот старый грешник мог приобретать свои капиталы, если он так цинично говорил об этом?..

Беккерс снова поднялся и взял пакет, который он перед тем положил на комод.

— Я позволю себе предложить вам, господин Лауренц, маленький знак нашей признательности, а вместе с тем воспоминание о нашей дружбе и о вашем прекрасном юбилее.

Он вынул из пакета большой белый череп, красиво оправленный в серебро. Верхняя часть черепа была отпилена и снова приклепелна на свое место посредством шарнира, так что могла двигаться подобно крышке пивной кружки.

— Дайте мне ложку! — воскликнул он. Затем он наполнил череп доверху вином, выпил и протянул юбиляру. Тот в свою очередь выпил и передал череп соседу. И таким образом череп сделал круг.

— Знаешь, старуха, — рассмеялся юбиляр, — он годится для моего утреннего пива.

Фриц Беккерс посмотрел на часы.

— Четверть одиннадцатого. Я должен поспешить: мой поезд скоро отходит.

— Дорогой друг и благодетель, — промолвил юбиляр, — еще немножко. Еще хоть четверть часика. Прошу вас, дорогой друг и благодетель.

Фриц Беккерс был благодетелем этого знаменитого человека. Это становилось все загадочнее.

— Нет, не могу, — энергично сказал благодетель и протянул мне руку. До свидания.

— Я иду с вами.

— Для вас это будет слишком большой крюк. Мне надо на Штеттинский вокзал. Я дойду до ближайшей стоянки извозчиков и пошлю извозчика также и для вас. Adieu! Я должен поспешить, иначе я прозеваю поезд.

Все вышли проводить его. Я остался один и пил вино. Старик вернулся, чтобы налить мне еще стакан.

— Знаете что? — обратился он ко мне. — если вам понадобится что-нибудь, пожалуйте ко мне. Я обслуживаю своих клиентов очень хорошо. Вы можете спросить об этом господина Беккерса. Только свежий товар…

Итак, это был купец. Наконец я выяснил это.

— Хорошо. Если будет нужно, я обращусь к вам. Но в данный момент у меня уже есть поставщик…

— Ка-а-ак? Кто же такой? — юбиляр почему-то очень испугался.

По правде сказать, я не имел ни малейшего представления о том, чем, собственно. Он торгует.

— Вертгейм, — сказал я. Это имя показалось мне наиболее надежным.

— О, эти универсальные торговли! — простонал он. — они разоряют маленьких людей. Но вас обслуживают, наверное, недостаточно хорошо? Попробуйте у меня. То, что вы получаете у вертгейма, верояно, очень неважно по качеству. Гнилые рыбы…

А, так он был рыботорговцем! Наконец! Я уже почти собрался сделать ему заказ, но мне вспомнилось, что теперь конец месяца.

— До первого числа я еще не нуждаюсь, но на следующий месяц можете прислать мне что-нибудь. Дайте мне ваш прейскурант.

Старик был очень смущен.

— Прейкурант? Разве у вертгейма есть прейскурант?

— Конечно, есть. Умеренные цены и хороший товар. Совершенно свежий. Живой.

Юбиляр в ужасе вскочил и почти без сознания упал в объятия к своей жене.

— Старуха! — простонал он. — В е р т г е й м п о с т а в л я е т ж и в ы х!

В этот момент я услышал, что к дому подъехали дрожки. Я воспользовался смятением, выбежал из комнаты, схватил пальто и шляпу и вскочил на извозчика.

— Кафе «Secession»! — сказал я ему.

Ошади тронулись. Я бросил назад беглый взгляд и увидел сбоку у двери маленькую белую вывеску. Я прищурил глаза, чтобы лучше видеть, и с некоторым трудом прочитал:

ЯКОБ ЛАУРЕНЦ.

Могильщик.

… Тысяча чертей! Юбиляр был могильщик.

Через несколько месяцев после отъезда Беккерса я тоже собрался съезжать из своей комнаты. Хозяйка помогала мне укладывать чемоданы и ящики. Я стал заколачивать гвоздями ящик с картинами, как вдруг рукоятка молотка сломалась.

— Ах черт! — воскликнул я.

— У меня есть еще другой молоток, — сказала хозяйка, которая в это время артистически укладывала мои костюмы. — Погодите, я принесу.

— Оставайтесь. Я сбегаю сам. Где он у вас лежит?

— В кухонном столе, в выдвижном ящике. Но только в самом низу.

Я отправился в кухню. Ящик кухонного стола был битком набит нужными и ненужными предметами. Всевозможные инструменты, иголки. Нитки, кнопки, дверные ручки, ключи… Вдруг мне бросилась в глаза голубая ленточка с маленьким золотым медальоном. Неужели это был медальон Анни? Я открыл его; там была выцветшая маленькая фотография — портрет ее матери. Она всегда носила это единственное воспоминание об умершей на своей груди как амулет.

— Я хочу взять его с собой в могилу, — сказала она мне однажды.

Я унес медальон с собой в комнату.

— Откуда вы его достали? — спросил я хозяйку.

— Это я нашла намедни, когда прибирала комнату господина Беккерса. Он лежал в маленькой комнатке, в темном углу. Я хотела сохранить его для господина Беккерса: может быть, он снова приедет сюда.

— Я возьму его себе, — сказал я.

Я положил медальон в мой бумажник, и он лежал там в течение нескольких лет. А позднее я пожертвовал его в Музей естествознания на улице Инвалидов. Это было совсем недавно — неделю тому назад.

Дело было так.

Я сидел в кафе «Монополь» и читал газеты. Вдруг в кафе влетел маленький Беерман из «Биржевого курьера».

— Кофе по-венски, сударь? — спросил его кельнер.

— Кофе по-венски!

Он уселся за маленький столик и стал протирать пенсне. Затем надел его и оглянулся.

— А, это вы? — воскликнул он, заметив меня. — Фриц, подайте кофе на тот столик.

Он уселся ко мне, и кельнер подал ему кофе.

— Вы, венцы, ужасные люди. Ну как можно пить такую бурду?

— Вы находите? — промолвил он. — Я очень рад, что встретился с вами. Вы должны оказать мне большую услугу.

— Гм… — промычал я. — Я не имею сегодня вечером абсолютно никакого времени.

— И все-таки вы должны помочь мне. Непременно. Кроме вас, здесь сейчас нет никого, а я должен сейчас снова уйти.

— А в чем дело?

— Мне нужно быть на первом представлении в «Немецком театре». А между тем я вспомнил, что мне предстоит еще одно дело сегодня вечером, о котором я совсем было позабыл.

— Что именно?

— Сегодня вечером профессор Келер делает в Музее естествознания доклад о новых египетских приобретениях этого музея. Очень интересная вещь. Весь Двор будет там сегодня.

— Чрезвычайно интересно.

— Не правда ли?

— Так сделайте мне такое одолжение, пойдите туда. Я буду вам очень благодарен.

— Мне надо подумать об этом… Впрочем, знаете что? Меня это вовсе не интересует.

— Пожалуйста! Это же самая последняя злоба дня. Все новые находки будут показаны публике. Я очень несчастен, что не могу попасть туда.

— Давайте устроимся так: вы пойдете в музей, а я — в театр?

— Невозможно. К сожалению, совершенно невозможно! Я обещал моей кузине взять ее сегодня в театр.

— Что же вы раньше не сказали?