Александр Студницын - Алая завеса

— Ты не можешь просто дать имя своей языческой покровительнице? Я знаю мифологию, не стоит так усердно объяснять… тем более углубляясь в психологию, — с тенью сонливой меланхоличной улыбки промолвил гость, и хозяйка квартиры постаралась сформулировать яснее. Слова девушки полились как оживающие сновидения, а мне между ними представлялось, что Анна хранила в себе черты разных типов женщины и явно под влиянием минутного порыва и настроения сравнивала себя со столь мрачным существом, как воплощённое искушение.

— Обычно культ моей богини, Павел, в любых культурах считался аналогом сатанинского, и даже не всегда такому женскому демону, как я, отводился титул небожителя. В одном христианском апокрифе имелась история о Лилит. Пусть там нет понятия языческого кумира, но именно в легенде о первой женщине Адама отлично отражена суть личности моей богини. Аналогично, всяческие русалки, вампиры и ведьмы с красивым лицом — лишь отражения психологической сути эдакой Лилит в фольклоре.

— Но Лилит — не богиня, и, учитывая, что меня ты назвала Дионисом, наши языческие имена не равнозначны. Их породили разные культуры, — гость возражал собеседнице больше по инерции, чтобы сладостный звонкий голос не умолкал и продолжал гипнотизировать нотной изысканностью. Хозяйка квартиры с удовольствием вступала в полемику и нежно отклоняла претензии Леденеева.

— Разные культуры здесь не играют решающей роли, Павел. Речь не просто о древних традициях, друг мой, мы же говорим не о подлинных мифологиях, а о с древних времён идентичном наборе повторяющихся личностей в истории. Таким образом, как Лилит ни назови, хоть Герой, хоть Гекатой, разницы для нашей беседы не будет.

Ты просил придумать имя моей богини, и я выбрала… и пусть оно не сочетается с твоим, зато мне больше нравится. Просто на мой вкус актуальнее и оформленнее, чем в христианском апокрифе, существа с характером Лилит в прочих мифологиях нет. Впрочем, не спорю, на свежую голову мне, возможно, захочется изменить данную точку зрению. А может, и нет, не важно. В общем, пойми, Павел, человеческая жизнь лишь кажется человеческой. На самом деле в ней давно правят языческие идолы, которыми каждый из нас и является. Космогония подобна пантеону: низшие кумиры, служат высшим, и всеми движет любовь. Она во всём виновата и всё искупает, а её чары подобны проклятию. Вокруг нет больше людей. Нас поработила совершенная раса богов. По сути, цивилизация — это арена, на которой сражаются в непрекратимой схватке от мала до велика сотни индивидов. Их цель — стать одним из пятнадцати или тринадцати Высших небожителей, стать с ними единым целым, ведь каждый высший Бог имеет индивидуальность, коей все жаждут. Причём, например, образ твоего Диониса обширен и неоднозначен, он как бы включает и отзвуки бога смерти и бога времени. Потому что главное в его личности связано со страстью. Стержень иной. А те люди, кто представляет собой тени самих богов времени и смерти, — намного проще как личности. У них и судьба очевиднее. Дети Диониса сложнее, и их попытки победить друг друга куда причудливее. Но так или иначе, простых и не очень душ или стержней и способов их реализации во вселенной всего пятнадцать-семнадцать, и смешением новых не сделаешь. Сам понимаешь, новые цвета от экспериментов с оттенками не родятся. Если хочешь, проверь, но даже если удастся высосать из пальца больше типажей души и видов характера, заметь, их вряд ли будет много, и их выпуклость и очерченность начнут тускнеть, даже если жульничать и не наделять хоть какой-то красотой и гармонией образы, а потом рост неизбежно остановится. Так происходит от того, что даже в рамках одной мифологии богов обычно было больше, чем типажей души, и поэтому многие небесные сущности являлись скорее ипостасями более значимых кумиров. Можно было бы сгустить краски и, ударившись в философию, сказать, что и Дионис — ипостась бога смерти, но один из них холоден, а другой горяч, то есть существует некоторая заметная принципиальная, или стержневая, разница, не говоря уже об иных различиях. Границы людских индивидуальностей весьма прочны, убедись сам. Жизнь — соревнование в красоте, точнее так было бы, когда пришёл твой незнакомец, революционер, способный изменить мир. Ну а пока… цивилизация — это город, населённый бесплотными и бесплодными тенями высшей красоты. Реально в нём полноценно здравствуют и гибнут те же пятнадцать-семнадцать полноценных существ (личностей). Остальные — их копии, борющиеся за право стать собой, потому что ныне — они никто.

— Но ведь они даже не знают, как бороться, — сквозь сон, пытаясь вынырнуть из усталости, сосредоточенной в глазах Анны, шептал мой слабый голос.

— Научи их, тогда свершится революция. Горе никогда не родится в условиях «людской» взаимозаменяемости.

— Люди неполноценны.

— Я сделаю их бесконечными. Мои силы — вдохновение любой музы.

— Начатое переустройство быта нужно продолжать. Откуда взяться добровольцам?

— И в каждом поколении воскреснут естества — твои и мои. А когда утвердятся окончательно лица существующей группы живых, мы породим новые божества, новые цвета со своими эстетиками, как бы сложно это ни было. В вечности возможно то, что скрыто на земле.

Пока голос Лилит сокрушал чары бессонницы, мне виделись горы Норвегии. «Она сумасшедшая!» — дальним эхом скатывалось со склонов гор. Армия серых, грязных, рождённых из глины великим магом, приближалась к крепости Богов. Шла ожесточённая тяжёлая битва. На исходе пятого дня я умирал у самых ворот. Замок оказался пуст. Никто его не оборонял. Стрелы и копья запускали мои же солдаты, пронзая самих себя. Каждый хотел жертвы, и, умирая, мы превратились в цветы. Мудрый предатель, не участвовавший в войне, сказал, что пока ты борешься, тебя нет. Он был прав. Но любивший меня когда-нибудь станет бессмертным.

Летом на горизонте воскресала заря в тот час, когда я покидал загадочный дом, который будто бы видел раньше. И посещал в дни дальние. Но в день моего повествования мрак и не думал прореживаться. Бездна над головой манила убиенных на родную землю истины. На прощание Анна сказала мне:

— По поводу нашего возможного будущего свидания касательно пропавшего друга, немножко признаюсь, я не была совсем уж откровенна с первым попавшимся незнакомцем, поэтому уточняю: чтобы встретиться со своим братом, приходи в «Оранжерею» на Лесной, 23. Там и поговорим и решим, как дальше поступить. Не звони на сотовый, там чужие номера удаляются, причины этого ты сам видел в форме стучащих в дверь гостей, скоро куплю новую сим-карту. По поводу моего адреса только ничего не перепутай! Я, если честно, как и все работающие у нас, торговой точке даю жаргонное имя. Это не совсем магазин — несколько лавок поблизости, как жителю Дальней улицы тебе должно быть ближе к моей работе, чем мне. На самом деле сама палатка с цветами зовётся просто «Цветы», как и тысячи по Москве. Кстати, — тут девушка хитро заулыбалась, — тебя кое-что должно изумить, когда ты отыщешь местечко, где вашей собеседнице приходится временно подрабатывать… и кое-что понять о ней.