Александр Студницын - Алая завеса

— Таковы законы мироздания. Реальности — только материал символов, из которых конструируется зеркало, вроде тебя, только такое зеркало отражает уникальности, а встречник — ограниченность. Фантом мышления, неспособного увидеть запредельное. Мир, где существуют наши души. Мы же лишь их символы. Нечто сходное передалось, но с возможностью потрогать овеществлённые мечты, в сон Павла из университета.

— Или Дениса…

— Ты советуешь погубить его?

— Того, кого сегодня хоронят? Или другого?

Неуловимый уточняющий жест и слова: «Да, безусловно».

Незнакомец покинул кафе, откуда-то достав цветы и поднеся их к портрету с чёрной каймой, но одну гвоздику оставил себе.

Ветра и вьюги моего сердца рвали поганое и ненавистное порождение убийцы. Двигался призрак по улицам, бульварам, перекрёсткам. На одном ему попались Вика, Света и Маша. При свете фонаря дух наслаждался цветом алого цветка, массивная шляпа не позволяла разглядеть лица. Девушки обступили незнакомца.

Сон, больше похожий на бред и смешение моих мыслей вслух, страхов и галлюцинаций, прерывался и начинался почти сначала. Открывалось будущее медленно и натужно, как заржавевшая щеколда на давно сломанной двери, разбитого жестокой войной дома. Незнакомец, роясь в руинах, обнаружил пистолеты и перчатки.

— Зачем ты взорвал наш дом! — вопила девочка.

— Молчи, — ответил случайный прохожий. И выстрел раздался в безмолвии осени, снова ожидающей снега. Испорченной плёнкой, прокручивая одни и те же фрагменты, сон продвинул незнакомца вплотную к дверям неизвестной квартиры.

Слышалось, как за картами в ней курят, пьют и смеются.

Наконец я заснул крепко. Снова виделась Анна, алый шёлк, но в этот раз никакой крови, и пустота. Атмосфера грёз из библиотеки возвратилась, и некто шепчущий и посторонний произнёс: «Всё сохранено, ничто не утеряно, но этому своё время». У Анны были руки Часовщицы. На снегу карта дьявола.

Когда я почти открыл глаза, незнакомец удалялся по ночным улицам, провожаемый опавшими листьями и вздыбленными серыми кошками.

Среди множества не сливающихся с единой тьмой трафаретов зданий чёрный куб смотрел зловеще и зло в затаившуюся и замаскированную мраком комнату. Воспоминания стали его опорой, не получалось спокойно сказать себе: «Все дома теперь такие же!» Одна постройка таила секреты не проходящего мрака. И слишком вызывающе и тяжело довлела эта примитивистская сила над нами.

Подобно раненым зубами вампира, мои мысли то и дело возвращались к оконному проёму. Неизвестность высасывала из меня энергию. Ущипнув себя за палец, я удостоверился, что полностью проснулся.

Спонтанное и эксцентричное желание затеплилось в голове, тогда ещё неосознанно, но уже явственно мечталось покинуть убежище. Выйдя в коридор, жмурясь от жестоких лучей мёртвых ламп, я слышал радостные возгласы из-за угла, но гости не встречались.

Оглядываясь, привыкая к яркому освещению, мой взгляд переходил с предмета на предмет, лаская ботинки, редкие зонтики боязливых гостей и рамки, предназначенные для каких-то неведомых полотен. Взоры осязали повседневность, пока не появилось смутное беспокойство, начинающаяся с лёгкой дрожи в пальцах. «Что тебя гложет? Проснулся не с той ноги? — Нет, ещё раньше, с самых первых минут, как я пришёл в этот ночной приют, что-то со мной было не так. Слишком сильная тоска, желание спрятаться, агрессия на окружающее, недоброжелательность. Не в своей тарелке, сам не свой ложился и спал, толком не вспомнив тайное откровения из сна библиотеки — мой разум, чем-то расстроен или сердце в печали…» Наконец смятенье, казалось, иссякло.

Блуждающий взгляд успокоился, а спина подпёрла стену. Шумно выдохнув и ещё раз освободив ресницы от сновидческих крупиц усталости, я совершенно отчётливо осознал причину тревог и грусти. Анна пропала. И сам виноват — толком адрес дома не узнал, пусть сотовый не выяснил, но уж номер дома и магазина! А девушке грозила опасность, если только она не солгала. Пока её не найду, не стану думать о плохом. Впрочем, если её враг — Денис, уверен, ничего страшного красавице не угрожает. Изначально я не осознал, как сильно мне понравилась цветочница, и равнодушно подошёл к делу её местонахождения, может, и с азартом, как игрок, но самонадеянно. И негде её искать. Неужели в бреду бессонницы видение призрака посетило аспиранта? Почему же он так реален? Когда путь на Лесную, 23 от часовщика и его жены подходил к концу, Оранжерея встретила меня отчуждённо. Чужое место, никаких следов моей незнакомки. За прилавком смурная пожилая дама, на расспросы не смогла толком ответить, только усилила тревогу. Слава говорил, что улица, где я сейчас нахожусь, большая, простирается почти до района Дальней, но уверял, что до самого кладбища близ моего района — нет иных цветочных ларьков. Неужели вчерашняя ночь привиделась мимолётным беспамятством, мороком? Если мы расстались навеки, моя задача и дело остатка жизни — искать картины неизвестного, но гениального художника, копии этих картин, на которых изображена Анна. Лиризм и спокойствие, разлитые в её взгляде, хоть иногда, но будут успокаивать поддельной свежестью…

Голоса с кухни раздавались всё неуместней и настойчивей. Нечеловеческий гогот и визг сквозь матюги и перешёптывания, разделённые смешками… Какой-то панк выходил в коридор, не обращая на меня ни малейшего внимания. Проскользнула в уборную какая-то девица с неприятными омертвелыми глазами, где таился наркотик.

Вежливость перед благими намерениями Славы рассеивалась в спёртом, пахнущем кожей и потом воздухе. Захотелось тихо распрощаться и уйти.

Никто на кухне не удивился появлению постороннего. Протиснувшись в битком набитое пространство и пытаясь найти аспиранта, я возбудил слабый интерес собравшихся. Один барыга со сладкой улыбкой и замасленными глазами пытался предложить какую-то дрянь. У на вид относительно приличной девицы, которая не сразу поняла, о чём идёт речь, я выяснил, что Слава играет дальше по коридору, в другой комнате.

Просторы обители, где убивал тёмные часы мой товарищ, отличались пуританской сдержанностью по сравнению с местом, откуда еле удалось вытолкнуться.

Тут также кричали и ругались, но основным занятием всё же пока являлась игра.

Слава пригласительными жестами, разнеженной улыбкой и возгласами принял меня и ввёл в круг своей компании. Окружающие слабо понимали, что со мной делать. То пытались угостить кальяном, то научить картам, то узнать подробности недавних мистических приключений.

Грубоватый друг уже успел многое им рассказать, находясь в нынешнем не совсем адекватном состоянии.