Андрей Прусаков - Печать ворона

Годы летели. Иван учился в школе, много читал и по тем временам был ребенком самостоятельным. Мама сменила работу, работала в разные смены, и до-вольно часто Ване приходилось самому убираться в квартире и варить себе картошку или кашу. Делал он это без энтузиазма, но старательно. «Есть такое слово: «надо», — часто повторяла мать, и Ваня понимал. Надо — значит надо. Кто, если не я? Больше некому. И все тут.

Никто не знал о странном знаке, и Ваня забыл о нем, пока однажды, в конце сентября, не поехал с дядей за город, за грибами. Дядя водил машину осторожно, скрупулезно соблюдая все правила. Поэтому в город они вернулись поздно.

— Посиди, я сигарет куплю, — сказал дядя, притормаживая у поребрика. Он вы-шел и зашел в магазин. В залитом дождем стекле размытыми тенями проносились запоздалые машины.

— Все, поехали, — дядя сел за руль, собираясь трогаться…

И вдруг огромная черная птица, спланировав сверху, села на капот «жигулей». Это была ворона, но какая же большая! Раза в два больше своих городских собратьев. И не серая, а черная, как смола!

— Ничего себе, птичка! — изумленно сказал дядя. Он замахал на ворону руками, тщетно надеясь ее напугать, не выходя под дождь. — Кыш! Пошла отсюда!

Но птица, не торопясь, расправила крылья и горделиво прошлась по капоту. Остановилась и, не обращая внимания на машущего руками человека, уставилась на Ваню, и он не мог отвести глаз. Взгляд ворона притягивал и завораживал. Неожиданно Иван вспомнил Воронову Гать, вспомнил птицу на высохшем дереве над тропой… И почувствовал, как проваливается! Ноги непроизвольно задергались, пытаясь выбраться из засасывающей в бездну топи…

— Ах, ты дрянь помоечная! — дядя открыл дверь и выскочил под дождь, пытаясь прогнать обнаглевшую тварь. Ворон оглушительно каркнул и взлетел. И перед ними, нелепо вильнув в сторону, в фонарный столб въехал грузовик…

Иван безучастно наблюдал, как дядя и люди с остановки вытаскивали из разбитой машины окровавленного водителя. Он не испугался, потому что черная булькающая пропасть под ногами казалась более осязаемой и реальной. Иван думал о вороне и знаке на груди. И проклятии, о котором говорила бабка Марфа.

— Ужас! — возбужденно сказал дядя, вернувшись в машину. — Пьяный, блин! А если б в нас! Уродец! Козел!

Иван никогда не слышал, чтобы дядя так ругался, а мама ставила его в пример, как интеллигентного человека. Дядя завел машину, и они отъехали.

— Что, напугался? — спросил дядя, поворачиваясь к нему. Он улыбался, но серые глаза под толстыми стеклами очков были взволнованы.

— Да, — ответил Иван. Он наклонил голову, посмотрел на грудь и через одежду увидел четырехпалый след ворона…

На следующий день Иван пошел в школьную библиотеку. Ему хотелось по-читать что-нибудь о воронах. Случай на остановке поразил и взбудоражил, воспоминания о ночи на болотах целиком захватили Ивана.

В библиотеке он взял энциклопедию, несколько книг о птицах и отправился в читальный зал. Перво-наперво Ваня открыл энциклопедию на букву «В». Ворон.

Он прочитал о воронах несколько раз, почти заучив наизусть не слишком понятный текст. Но новые сведения лишь больше озадачили его. Нигде не было ни строчки о том, что вороны могут предупреждать людей об опасности или охра-нять. Скорее наоборот. В сказках ворон чаще всего оказывался зловещей птицей, предрекающей несчастья, хотя бывали и редкие исключения. «Птица семейства вороновых, отряда воробьиных, — читал Ваня. — Длина тела 60–65 см, окраска черная с синеватым или зеленоватым металлическим отливом… Немногочисленная оседлая или кочующая птица… Одно и то же место гнездования занимает из поколения в поколение… Вороны — всеядны, но в основном питаются животной пищей, падалью…»

Прочитав латинское название ворона — «corvus corax», Иван замер и не-вольно повторил прочитанное вслух. Корвус коракс. Корвус. Коракс… Где он слышал эти слова? Из энциклопедии Иван с удивлением узнал, что ворон и ворона — совершенно разные птицы, хоть и одного семейства, а не самка и самец, как он думал раньше. И, вспоминая огромную черную птицу, усевшуюся на капот дядиной машины, Иван мысленно сравнил ее с городскими воронами, мелковатыми и совсем не страшными, и не черными, а с серенькой грудкой. Да, вороны отличались от воронов так же, как городские домашние собаки — от матерых лесных волков.

На следующее лето мама вновь не пустила его к бабушке. Иван спрашивал, почему, он очень хотел увидеть друзей. Но мама отмалчивалась, ссылаясь на плохое бабушкино здоровье, на то, что ей будет трудно уследить за ним, а там не го-род, где на каждом углу милиция, а леса и болота, и так он однажды едва не потерялся… Иван упрашивал маму, как мог, говорил, что на этот раз нипочем не по-теряется, и будет слушать бабушку, не будет ходить в лес один, вообще туда не пойдет… Мать была непреклонна и в июне отправила его в пионерский лагерь.

— Ты слишком много времени проводишь один. Тебе нужно поучиться коллективизму, это пойдет тебе на пользу, — сказала она. Иван не понимал, что значит «коллективизм», и не хотел ничему учиться, тем более, что наступало лето. Но разве с родителями поспоришь? Они всегда знают, что для тебя лучше. Думают, что знают, размышлял Иван, въезжая на автобусе во двор лагеря. Здесь были озера и спортивные площадки, но Иван заранее невзлюбил их, с сожалением вспоминая Подгородское, лес, речку, и ребят: Андрюшку, Димку-Маугли и остальных, с которыми ему было так интересно. Свобода здесь ограничивалась распорядком дня, и Иван не понимал, почему должен спать, когда не хочется, есть, когда нет аппетита, ходить строем, когда хочется бегать свободно? Если это и есть коллективизм, то он его ненавидит.

Лето, как водится, пролетело незаметно. Наступила осень, а вместе с нею — учебный год. Иван учился неважно, особенно трудно давалась математика, и часто приходилось оставаться после уроков, повторяя пройденный материал с учительницей на продленке. А вечерами с приятелем Вадиком гулял по проходным дворам и окрестным паркам.

Однажды они гуляли по Таврику — так называли Таврический сад. Была зима. Снег пушистыми колбасками лежал на свисающих до земли ветвях шиповника. Трактора расчищали дорожки, оставляя на обочинах высокие белые холмы, а Иван и Вадик шли по центральной аллее, пока не увидели замечательную ледяную горку, с которой весело каталась ребятня.

— Побежали! — Вадик был заводным мальчишкой, скорым на выдумки и проказы. Мама Ивана недолюбливала его после того, как однажды Иван явился домой с сигаретным запахом.

— Курил?! — охнула мама. — Ну, признавайся!

— Нет! — наученный Вадиком, упорно отрицал Иван, совершенно не догадываясь о запахе, пропитавшем его с ног до головы, когда он с приятелем, забравшись на чердак, смолили стащенный у его отчима «Беломор».