Олег Бондарь - Врата в преисподнюю

Мы оба чувствовали, что это наша последняя ночь, а потому, даже невзирая на количество выпитого, не могли полностью расслабиться. И то, о чем не говорили вслух, все же стояло мертвой стеной между нами. Словно материализовалось, не позволяя нам в полной мере насладиться теми крупицами счастья, которые мы решили подарить себе напоследок.

Утром, когда мне нужно было уходить, нас больше ничего не связывало. Точки над "і" были расставлены, а купленная ночь искупления миновала без следа.

Уже можно было говорить обо всем, и это, ровным счетом, ничего не меняло…

Татьяна плакала, склонившись над чашечкой кофе. Я с унылым видом размышлял о той горькой несправедливости, которая должна была вскоре свершиться, и проклинал себя последними словами из-за того, что так глупо отказался от девушки, да и, вообще, от всего…

— Самое страшное, что я совсем ничего не могу сделать… — говорила Татьяна. — Стоит мне с ними встретиться, и они сами обо всем узнают. Им подвластен дар, который нами давно утрачен. Они умеют читать мысли, изведывать тайны из глубины подсознания…

— Пока ты с ними не встретишься, мне ничего не угрожает?

— Да, если я сама не назначу встречу и не доложу…

— Ты это сделаешь?

— Не знаю. Я ведь, действительно люблю тебя. Однако, я даже не представляю, что будет со мной, когда ты уйдешь…

— Танечка, я не хочу, чтобы у тебя были из-за меня неприятности. Я разрешаю тебе рассказать им все…

— Да замолчи, ты! — вышла из себя девушка. — Не рви мне душу! И, ради Бога, не строй из себя благородного ангелочка! Разве ты не понимаешь, что унижаешь меня еще больше? Да и не всегда чрезмерное благородство идет на пользу… Ты сам в этом не раз убеждался…

Возразить было нечего.

Я чувствовал себя оплеванным, и оплеванным по заслугам…

В общем, расставание получилось грустным и тяжелым. Огромный булыжник придавил душу всем своим весом, и не было никакой возможности от него избавиться.

Говорить, казалось, уже было не о чем, и возникшая пауза еще больше усугубляла неловкость…

Татьяна хотела заварить еще кофе, но, высыпав в "турку" полпачки порошка, в сердцах выбросила ее в мойку. Достала из шкафа початую бутылку коньяка и стала наливать себе в чашку с застывшей на дне кофейной гущей.

Обо мне, вроде бы, позабыла.

А потому, когда коньяк начал переливаться через верх, я вырвал из ее рук бутылку и сделал несколько глотков из горлышка. Однако не ощутил ни вкуса, ни крепости.

Татьяна также залпом осушила чашку и снова замерла, подперев голову руками.

— Наверное, я пойду…

Она ничего не ответила, лишь, когда открывал дверь, я услышал ее тихий шепот:

— Прощай…

Выйдя из подъезда, я обернулся и за прозрачной занавеской увидел ее нечеткий силуэт.

Татьяна смотрела на меня…

Домой я добрался затемно.

Еще с лестницы услышал, как разрывается телефон. Уезжая, я забыл включить автоответчик.

— Андрюша, дорогой, как хорошо, что я тебя застала…

Я молчал. Мне нечего было ей сказать.

— Андрюшенька, миленький, я тебя очень люблю…

Голос Татьяны был тихим и грустным. Мне показалось, что она оправдывается передо мной…

Только, к чему запоздалые оправдания и никому больше не нужные слова?

— Андрюшенька, ты слушаешь?

— Да, Танечка… Дорогая… — добавил после небольшой паузы и испугался, что сейчас совсем раскисну, брошу все к чертовой матери и снова помчусь в Киев, неизвестно зачем и ради чего…

Сердце мое разрывалось от тоски и обреченности. И, наверное, от любви…

Взаимной и недоступной…

Зачем жизнь сыграла со мной такую жестокую шутку?

Чем я так сильно провинился?

Почему у меня все не как у людей?

— Андрюшечка, могу я тебя попросить об одной услуге?

— Да, конечно…

— Пообещай мне, что не поедешь на свадьбу к Илье…

Я молчал.

— Андрюшенька, тебе нельзя туда ехать. Для тебя это очень опасно… Ты не должен появляться возле Монастырища…

Я положил трубку и выключил звонок. Потом достал бутылку и накачивал себя коньяком почти всю ночь.

Однако желаемое забвение не приходило.

А когда коньяк закончился, я спустился во двор и вывел из гаража свою потрепанную "Таврию"…

Где-то на полпути начал моросить дождь и, чем ближе я продвигался к цели, он все усиливался.

Пока был асфальт, дождь мне особо не мешал. Лишь, когда нужно было сворачивать на грунтовку, я понял, что моя "Таврия" безнадежно застрянет в вязком черноземе. Пришлось оставить машину и добираться пешком.

К тому времени почти рассвело, а, когда я преодолел семь километров, отделявших меня от Монастырища, солнце уже показалось из-за горизонта, озаряя окрестности золотисто-радостными лучами.

Дождя словно не бывало. О нем напоминала лишь мокрая трава под ногами да мои раскисшие, впитавшие, словно губка, влагу, кроссовки. В отличие от травы, которая должна была скоро высохнуть, обувь, похоже, доживала последние часы. Но не было смысла расстраиваться, ибо я не знал, сколько осталось жить мне самому. А, как известно, потеряв голову, по волосам не плачут…

Я не мог объяснить себе, зачем сюда пришел?

Скорей всего, снова сыграл злую шутку неподвластный мне дух противоречия. Ведь, не далее, как вчера, меня недвусмысленным образом предупредили, что я здесь — нежеланный гость, и что это не самое безопасное для меня место…

Или, может, была иная причина, смысл которой я не мог постичь, ибо подчинялся исключительно наитию, напрочь оградив себя даже от намека на здравый рассудок?

Меня, вроде бы, что-то звало сюда, тянуло невидимой нитью. Я словно бы попался на крючок мистического рыбака, который уверенно подсек леску и теперь неторопливо подтягивал ее к берегу, зная, что глупая рыбешка никуда не денется…

Правда, находясь уже у подножия скалы, для очистки совести я все же придумал некое оправдание. А именно, что прибыл в урочище с целью поймать таинственного Сторожа и, таким образом, в один момент расставить все точки над "і".

Только, одно дело — придумать убедительную версию, и совсем иное — заставить себя поверить в нее…

А, как было на самом деле, я просто не знал…

Пугливая птичка вспорхнула из-под ног и тревожным криком на мгновение освободила меня от пут своеобразного транса.

Туман рассеялся с моих глаз, и я совершенно отчетливо увидел заросшие мхом камни, блестящие под лучами пробудившегося солнца лужицы не успевшей испариться из их впадин влаги. Мой слух стал различать шорохи листьев на деревьях и заунывный рокот реки, которая коварной змеей опоясывала урочище…

И теперь, уже совершенно осознанно, в который раз я задал себе все тот же вопрос: "Что я здесь делаю, и как я здесь оказался?"