Сергей Арбенин - Собачий род

— Ну, тогда, значит, подвиньтесь. Мы его заберём.

— Куда? — вскинулся Андрей.

— Ну, куда… Известно: на кладбище собачье.

Андрей поднялся, вытер нос. Оглядел Колю, военных, — всех, кто набился во двор.

— А хрена вот вам! — вдруг крикнул звонко. — Мы сами его похороним. Понятно? Верно, Алён?

Алёнка молча кивнула.

Потом она поднялась на ноги, снова прошла мимо всех, вышла в переулок и быстрым шагом пошла к Лаврову, стоявшему вдалеке спиной к ней.

— Алёнка! Ты куда? — хриплым голосом крикнула заметившая её баба. Но Алёнка только упрямо тряхнула головой, — так, что слетел капюшон и разлетелись в стороны светлые косички.

Она почти упёрлась в широкую мокрую спину генерала. Ткнула его пальцем. Генерал почувствовал не сразу, — всё смотрел, как завороженный, в глаза стоявшего напротив странного старика. А почувствовав, наконец обернулся.

Увидел Алёнку, слегка удивился. Повернулся совсем, даже на корточки присел.

— Тебе чего, малявка? — спросил как можно ласковее.

— Я не малявка, — хмуро ответила Алёнка. Губы у неё задрожали. — Это ты Джульку убил.

Лавров прочистил горло, растерянно улыбнулся.

— Ну, так оно это… получилось, детка. А это что, твой пёсик был?

— Это не пёсик! — дрогнувшим голосом — вот-вот разревётся, — выкрикнула Алёнка. — Он умный был! Он никого ни разу не укусил. Шутил он так: выглянет через забор, когда незнакомый человек идёт, — и гавкнет. И всё. Пугал только. Он шутил так, шутил! Мы его в санки запрягали и катались по переулку. Он радовался, и мы тоже. А иногда тоже шутил: разбежится, и санки хлоп! — набок.

Алёнка, наконец, не выдержала, заплакала. И сказала сквозь слёзы:

— А ты его, дяденька, насмерть. Прямо в глаз. И весь бок в дырах, даже кишки видно.

Лавров выпрямился. Ему было не по себе. И показалось, что народ, стоявший по обочинам, сдвинулся с места, и как-то незаметно, крадучись, начал смыкать вокруг него круг.

— Ну… — промямлил Лавров. — Ну, вышло так. Я ж не знал…

— А теперь будешь знать, — раздался наставительный скрипучий голос: это сказал старик.

Лавров оглянулся. Его охранников как ветром сдуло, а вокруг стояли старики, старухи, дети, и какой-то расхристанный кудлатый человек с паяльной лампой в руке, и другой, в распахнутом полушубке и тельняшке, с клеёнчатой торговой сумкой на плече.

Они обступали его всё теснее.

Внезапно раздался молодой уверенный голос:

— Это что тут такое? Очередь за субсидией?

Лавров глянул: сквозь толпу прошёл молодой омоновец, плечистый, налитой, как культурист.

— Да вот… — Лавров снова прочистил горло и сказал хрипловатым, чужим голосом: — Самосуд, кажется, решили устроить.

Омоновец оглядел толпу, хмыкнул, и вдруг сказал:

— Самосуд — это правильно. Это дело даже хорошее… А то от нашего суда справедливости не дождёшься.

Народ облегчённо вздохнул, а мужик в тельняшке поскрёб заросшую щетиной шею и возразил:

— Самосуд — нельзя. Потом верёвок не оберешься.

Посмотрел на Лаврова и сказал загадочно:

— Слышь, петухастый. Вяжи-ка ты коци отсюдова.

Видя, что Лавров не совсем понял, добавил:

— Ну, если сказать по-вашему, по научному: фраернулся, так линяй. А то слепок сделают.

Генерал рассеянно кивнул, снова взглянул на Алёнку. И вдруг сказал ласково:

— А ты, девочка, тоже хиляй отсюда… То есть, это, иди, иди домой. К мамке с папкой. Иди.

Губы были ватными. Не слушались.

И внезапно, подняв голову, Лавров увидел вокруг не человеческие лица, — а оскаленные собачьи морды. Звери со всех сторон подбирались к нему, из оскаленных пастей падали клочья пены.

Лавров схватился за голову, закрыл глаза, и побежал куда-то, расталкивая то ли людей, то ли собак, окруживших его.

* * *

Бракин попался одним из первых. Загребли его запросто. По сравнению с другими собаками, не только бродячими, но и домашними, цепными, он был слишком упитанным и, как следствие, неповоротливым.

Как только его зажали между двумя переполненными мусорными контейнерами, Бракин понял, что сопротивляться бессмысленно, и покорно дал надеть на себя железный обруч. Обруч был прикреплен к длинной палке, а палку держал средних лет мужчина в телогрейке и спецовке, натянутой поверху.

Мужчину звали Коля, — Бракин понял это ещё во время недолгой погони, закончившейся так печально.

— Ишь ты, какой смирный, — сказал Коля. — Слышь, Саш! А ведь непохоже, что он бродячий!

— Не похоже, — согласился Саша. — Жирный слишком. Но он ведь с бродячими на люке спал. Чего нам их, сортировать, что ли?

Коля покачал головой.

— Нет, не бродячий… А выпущу-ка я тебя, вот что.

Он потянул за палку и снова удивился: пёс не сопротивлялся, не упирался всеми лапами в снег, и даже не пытался грызть обруч. Он повиновался молча и безропотно, и только глядел на Колю грустными, всё понимающими глазами.

Коля не вынес этого взгляда. Воровато оглядываясь на могучую генеральскую кучку (генералы смеялись, слушая похабный анекдот), он тихо повёл пса за угол пятиэтажки. Там были кусты, потом небольшая детская площадка с накренившейся набок каруселью и скрипучими качелями, а за площадкой — заборы, огороды, хлебный киоск…

— Вот же, зараза, и выпустить тебя негде, — ругнулся потихоньку Коля.

Углядел просвет между заборами и потащил пса туда. Через десяток метров заборы кончились. Впереди были кривая улочка и большой пустынный сквер, с футбольным полем посередине. Поле было заметено снегом, и по нему в разные стороны тянулись пешеходные тропки.

— Во! — обрадовался Коля.

Стащил с головы Бракина обруч, потрепал его за ухом и сказал:

— Ну, беги давай.

Бракин глядел умными, всё понимающими глазами и не трогался с места.

— Беги, говорят тебе! — повысил голос Коля. — Там в парке укроешься, а за парком новостройки, — собакам вообще раздолье. Ну?

Пёс махнул хвостом и уныло повесил голову.

— Да чтоб тебя! Ну и торчи здесь, как дурак, у всех на виду!

Коля забросил палку с обручем на плечо и двинулся в обратный путь.

Через минуту его что-то насторожило. Оглянувшись, он увидел, что пёс довольно бодро трусит за ним.

— Ах ты, гад! — не выдержал Коля. — А вот я тебе сейчас…

Он схватил пса за бока, развернул мордой к скверу и наподдал ногой под зад.

— Беги, беги домой, скотина такая!

Скотина мрачно оглянулась на Колю и, кажется, укоризненно качнула головой.

— Уйди, сволочь! — рявкнул Коля, выходя из себя; топнул ногой и замахнулся палкой.

На этот раз пёс всё понял. Он задумчиво, и даже как-то с укоризной посмотрел на Колю и побрёл по тропинке в кусты.

Коля облегчённо вздохнул и побежал обратно, туда, где снова слышались лай и визг, а также маты его напарника Сашки.

* * *

Когда фургон почти наполнили, Сашка приволок маленькую рыжую собачку. Собачка оказалась с характером: сопротивлялась, вырывалась и норовила укусить своих мучителей до последнего момента. В фургон её буквально забросили.