Сергей Алымов - Нанкин-род

Они сидели друг против друга: тонкий европеец с сединой на висках и грузный китаец в черной шелковой кофте поверх серого халата.

На столе лежал большой коричневый маузер, щеки которого ласково поглаживала левая рука китайца. Узкие раскосые глаза жмурились от удовольствия.

– Револьверы ваши, – повторил европеец, беря маузер со стола. – Завтра вы пришлете в контору остальную сумму, и мой человек выдаст вам всю партию. Надеюсь, генерал, с помощью этих штук, – европеец помахал маузером, – вы сумеете установить порядок в вашей провинции!..

Добродушное лицо генерала приняло мечтательное выражение: можно было подумать, что он слушает музыку или созерцает прекрасные цветы. Расширенными нежностью глазами он проводил упорхнувший револьвер, нашедший себе приют под большой шелковой подушкой.

– Благодарю вас, мистер Ворд, – сказал генерал, приподнявшись с кресла. – Мой сегодняшний визит к вам будет долго питать радостью мое признательное сердце. Надеюсь, моя ничтожная особа не слишком долго утомляла ваше драгоценное внимание.

Когда генерал поднялся с кресла, его толщина стала еще заметнее. Далеко выдававшийся вперед живот казался спрятанной под халатом фарфоровой вазой, которую генерал нес с величайшей осторожностью.

Рядом с неуклюжим и грузным генералом собственник маузеров выглядел стройным юношей, хотя возраст его был далеко не юношеским, о чем ясно говорили седые виски и морщины над переносьем.

Хозяин проводил гостя до передней. В передней генерала дожидались два обвешенных револьверами телохранителя. При виде генеральского живота они вытянулись в струнку, а затем кинулись облачать своего высокого покровителя в шубу и меховые туфли.

Затиснутый в шубу генерал хотел сделать последний поклон, но это ему не удалось. Плотная шуба зажала его, и только круглая шапочка генерала, украшенная красным прозрачным шариком, чуть-чуть сползла вниз, чтобы немедленно вернуться на место.

Бой в белом халате широко распахнул выходную дверь, и меховой шар, начиненный генералом, выкатился из передней.

Ворд вернулся в комнату и, подойдя к столу, налил в стакан виски. Когда он протянул руку к сифону, зазвонил телефон.

– Алло! – левой рукой Ворд держал телефонную трубку, а правой нажимал курок сифона.

Телефонная трубка была наполнена шипением. Консул Бертон приглашал Ворда заглянуть в консульство.

– Через час – не раньше, – бросил Ворд в телефон и, положив трубку, опустился на тахту.

Дела Ворда шли блестяще. Партия маузеров, пришедшая две недели назад, была продана с хорошей прибылью. Задаток – чек, подписанный генералом У, лежал в кармане. Завтра должны быть уплачены остальные деньги. Все было в порядке.

Липтон Ворд принадлежал к высокому рангу шанхайских дельцов, которые занимались всякими делами, приносившими солидный доход, будь то покупка случайной партии мандаринских халатов или продажа оружия.

Для вида он торговал калькуттскими мешками, манильским шпагатом, яванским сахаром, австралийским вареньем; для настоящего заработка сплавлял морфий и героин, маузеры и пулеметы, изредка по поручению Британского музея скупал у меркантильно настроенных маньчжурских принцев редчайший фарфор и почти волшебные нефритовые флаконы.

Ворду было тридцать лет, когда он приехал в Китай. Это было четырнадцать лет тому назад, в 1911 году.

Падение монархии не произвело на Ворда никакого впечатления. Двуногие лампацо продолжали заменять лошадей, и, хотя богдыханский дракон и слетел с китайского доллара, уступив место республиканской эмблеме, – кули попрежнему получали жалованье чохами.

Революция не потревожила иностранцев. Концессии и сеттльменты продолжали благоденствовать, и новые конторы и особняки врастали бетонными корнями в долготерпеливую китайскую землю.

Четырнадцатилетнее пребывание в Китае принесло Ворду богатство и славу. Он вошел во вкус дальневосточной жизни, постиг механизм успеха и чувствовал себя в своем особняке на Бабблинг-вэлл феодальным бароном, заменившим устарелого четвероногого коня двенадцатицилиндровым автомобилем.

К его услугам были могущественные банки и пароходные конторы… Сказочные отели раскинули для него пальмы своих садов… Красноголовые, чернобородые сикхи [1] Индусы-полицейские (Здесь и далее подстрочные прим. автора). покорно работали палками во славу его покоя. И десятки слуг подавали ему прохладное виски в те дни, когда яростные укусы солнца устилали трупами задохнувшихся рикш улицы китайских городов.

Ворд привык к положению деспота. Революция отменила китайский мандаринат, но белые мандарины в Китае сохранили полностью все свои привилегии.

Было очень приятно чувствовать себя неограниченным властелином в стране, где английские пушки создали великолепный оазис для белых хищников.

Липтон Ворд сознательно относил себя к породе белых волков, призванных существовать за счет слабых овец. Еще до приезда в Китай он прошел хорошую подготовительную школу на севере Америки и в латинских республиках, где бешено играл в рулетку жизни, ожидая счастливого случая.

То были молодые, звенящие годы, не лишенные своеобразной поэзии. То была «прелесть Юкона», когда поиски золота дороже самого золота, когда ночи на снегу и отдаленный волчий вой милее спокойного сна под теплым одеялом.

Снега Юкона легли серебром на стареющих, но все еще горячих висках; это им улыбался Ворд, глядя теперь на свое отражение в зеркале.

Настоящее золото Ворд нашел в Китае – в этом комфортабельном Эльдорадо для иностранцев, где можно было разрабатывать драгоценные залежи, не портя наполированных ногтей, не снимая хорошо выутюженного смокинга.

Знакомство Ворда с Китаем не пошло дальше коммерческих обследований. Он не смог бы сказать, в какой провинции родился Конфуций, но места, где выгоднее всего можно было сбывать запрещенные товары, он знал лучше китайских купцов.

Если бы его попросили нарисовать Китай, он изобразил бы корову с восемнадцатью сосками (по числу китайских провинций), а в стороне – удобно лежащего в кресле европейца, лениво наблюдающего за армией китайцев, терпеливо собирающих удой в большое ведро с надписью «Европа».

Старый Китай не интересовал Ворда. Он никогда не заглядывал в храмы, предоставляя это удовольствие туристам и антикварам. В новом Китае он видел только поставщика и покупателя., Свободное время он проводил в среде себе подобных, играя в кости, распивая коктейли, танцуя и празднуя рождение короля. Его хорошо знали по всему побережью от Циндао до Гонконга.