Сергей Арбенин - Собачий род

— Что?

— Ну, что… Оживить его, что ли…

Он снова шмыгнул, подождал ответа.

Алёнка ничего не ответила. Махнула рукой на прощанье и побежала к дому. "А теперь, — вдруг подумала она, — мне надо искать Тарзана!".

Она не видела, что на перекрестке, возле колонки, сидели в снегу и смотрели на неё две собаки: одна большая, тёмная, с большой головой, другая — маленькая, рыжая, с хитрой лисьей мордочкой.

Когда ворота, скрипнув, закрылись за Алёнкой, собаки поднялись, как по команде, и побрели в сторону Китайского переулка.

* * *

Когда Бракин и Рыжая снова подошли к дому в Китайском переулке, Еж и Ежиха спали: свет в окнах не горел, и даже лампочка перед лестницей в мансарду тоже была выключена.

Бракин потянул носом знакомые запахи. И легко перепрыгнул через штакетник. Обернулся. Рыжая, всё еще тяжеловатая после Колиного обеда, перелезла следом.

Они запрыгали по сугробам палисада, обогнули дом сзади и подобрались к лестнице со стороны огорода. Бракин на секунду задумался: закрыл ли он дверь перед тем, как уйти? И тут же вспомнил, что не закрыл: лапой же ключ в замке не повернёшь!

Скачками поднялся по крутой лестнице, поскрёб дерматиновую обивку тяжёлой двери. Рыжая стала ему помогать: вцепилась зубами в край обивки, порыкивая, тянула рывками.

Дверь подалась, а потом и отворилась с тягостным скрипом.

Бракин ещё не знал, что ему предстоит сделать, но чувствовал, что сейчас он должен быть здесь, дома.

Он вбежал в мансарду, стуча когтями по полу. Покрутился, обнюхиваясь, потом подбежал к столу, встал на задние лапы, уперевшись передними в столешницу, и уставился в окно.

В окне поблёскивали всё те же вечные звёзды.

Но вот облако сдвинулось, и из-за дымчатого края показался лунный серп.

Бракин взвизгнул от радости. Он глядел на серп, появлявшийся величественно и неотвратимо, и сияние его проникало в самую душу Бракина.

Он стал вытягиваться, расти вверх. Он даже не заметил, куда девалась уже ставшая привычной собачья шкура, — словно её и не было.

Он очнулся, только когда Рыжая залилась отчаянным испуганным лаем. Тогда он обернулся.

Ощетинившись, оскалив лисью морду и припав животом к полу, Рыжая отползала к дверям.

— Фу ты, — сказал Бракин своим собственным голосом, который показался ему странным и неестественным. — Рыжик, ты куда?

Рыжая при звуках человеческого голоса подпрыгнула от неожиданности, зарычала, но тут же снова испугалась, повернулась и опрометью бросилась к двери. Бракин одним прыжком опередил её — благо, мансарда была маленькой, — и успел захлопнуть тяжёлую дверь. Рыжая откатилась в сторону, испуганно повизгивая, сжимаясь в комочек.

Бракин включил свет. Огляделся. Всё здесь оставалось так, как и было, когда он уходил. Разобранная постель, простыня свешивается до пола, на столе засохшие объедки. Видимо, Ежиха, как обычно, даже не заметила его отсутствия.

Почувствовав вдруг страшный голод, Бракин включил чайник, сполоснул свою единственную кастрюльку и заварил сразу четыре пакета китайской лапши.

И только когда взял ложку и начал, торопясь и не жуя, глотать обжигающий суп, вспомнил о Рыжей.

Оказывается, она уже освоилась с его новым обликом. Обнюхала голые ноги (Бракин всё ещё был в одних трусах), и уселась рядом, глядя умильными глазами на хозяина. Она уже сообразила, что хозяин по желанию может превращаться в кого угодно, и это для её маленького умишка казалось вполне естественным.

Бракин достал с полки металлическую чашку, щедро налил в неё лапши, поставил на пол.

— Ешь!

Рыжая понюхала. Лапша была горячей, но пахла соблазнительно. Рыжая стала ходить вокруг чашки кругами.

Поев и запив лапшу холодной водой, Бракин бросил на пол у кровати старый свитер, в котором ходил по дому. Приказал Рыжей:

— Спи!

Залез в кровать, с наслаждением потянулся, поворочался, зевнул. Дотянулся до выключателя. И тут же провалился в сон.

* * *

Полигон бытовых отходов

Лавров падал долго, так долго, что успел привыкнуть к отвратительным запахам, к невидимым во тьме пузырям, которые лопались и шипели, и даже к своей судьбе, — такой странной, зигзагообразной.

Потом, спустя долгое-долгое время оказалось, что он уже и не падает, и не летит, а просто плывёт в чёрном потоке. И рядом с ним плывут множество собак. Никто из них не визжал, не гавкал, и даже не обращал внимания на Лаврова.

"Странно!" — подумал Лавров.

Поток сжимался, становился всё стремительнее, и Лаврову стало сначала просто тесно, а потом очень, чрезвычайно тесно. Уже казалось, что поток весь состоит из миллионов собак, каких-то странных, гибких, студнеобразных, как медузы. К тому же поток светился сине-зелёным светом, искры бежали по нему сверху, и, ныряя, исчезали в глубине.

"Очень странно!" — опять подумал Лавров.

Потом он начал задыхаться. И только тогда начал понимать, что происходит. "Господи! — впервые в жизни произнёс он это запрещённое научным атеизмом слово. — Господи, да ведь я — в аду!"

И когда совсем уже не стало воздуха, а рёбра трещали, стиснутые мокрыми, неестественно длинными собачьими телами, Лавров с облегчением потерял сознание.

Он очнулся, когда стало легко и свободно дышать, и незнакомый лающий голос сказал на неизвестном наречии, которое Лавров почему-то прекрасно понял:

— Добро пожаловать в древнеегипетский город собак — Кинополь!

Лавров открыл глаза. Над ним возвышался бронзовотелый человек, голый, только в странной юбке с полукруглыми полами. Но самое странное было то, что у человека была чёрная собачья голова. Длинная вытянутая морда незнакомой, почти лисьей, породы. Человек не казался гигантом, и все же возвышался над Лавровым. И тогда Лавров понял, что сам-то он стоит на четвереньках, и под ладонями у него — холодные отполированные камни.

Лавров задрал голову, увидел тёмные своды и странную колоннаду — несоразмерную, из тесно стоящих квадратных массивных колонн.

— Кино… поль… — выговорил Лавров, — Город Собак…

Псоглавец величественно кивнул и вытянул руку, пролаяв повелительно:

— Становись в очередь!

Лавров послушно, на четвереньках, побежал по направлению вытянутой руки и увидел бесконечную вереницу согнутых существ, медленно двигавшихся куда-то далеко-далеко, к смутно сияющему трону.

Целую вечность Лавров двигался в этой веренице, не смея оглянуться, видя перед собой кого-то тёмного, не совсем похожего на человека. Может быть, это была собака? "Значит, — уныло подумал Лавров, — я попал в собачий ад".

Мысль мелькнула и пропала. Очередь двигалась, и сзади слышался повелительный лай, подгонявший все новых и новых мертвецов.

Наконец свет приблизился. Лавров поднял глаза от липких от пота и крови каменных плит, и увидел бога. Он сразу понял, что это бог, хотя он не был похож ни на одного из известных ему богов.