Сергей Арбенин - Собачий род

Кстати, вспомнилось гренадёрше, ведь следователь в конце допроса (он называл допрос "беседой") велел никому об увиденном не рассказывать.

Но тут в магазин ввалились несколько парней в камуфляже, вооружённых автоматами, да ещё и с огромной овчаркой на поводке.

— С собакой сюда нельзя! — мгновенно переключившись, завопила пожилая продавщица.

— Нам — можно, — сказал патрульный и приказал овчарке:

— Сидеть!

Собака послушно села у дверей, свесив язык.

Магазин наполнился удушливым запахом псины.

Бракин взял покупку, поняв, что больше уже ничего нового не услышит. Двинулся к выходу, косясь на собаку.

— Гражданин! — окликнул его патрульный. — Вам далеко идти?

— А что? — самым невинным тоном спросил Бракин.

— А то, что на часах уже десять-двадцать, — назидательно сказал милиционер. — А после одиннадцати часов вечера выходить из дома всем запрещено. Если не успеете домой одиннадцати, — в караульной заночуете.

— Понятно, — сказал Бракин. Он уже слышал сегодня в университете о новом приказе "временного главы администрации" Густых. — Я успею.

И — не удержался, буркнул вполголоса, протискиваясь между патрульными и прилавком:

— А в сортир из дому выйти теперь как? Если, допустим, после одиннадцати вдруг приспичит…

Остроносая молодая продавщица расслышала, прыснула. Но расслышала и пожилая, глянула на Бракина как-то по-новому и удовлетворённо хмыкнула.

Бракин боком прошёл мимо собаки в дверь.

Автобусов на площадке по-прежнему не было. И прожектор, направленный с караульной вышки оптового склада, заливал её всю неестественно ослепительным светом.

Бракин хотел было идти по хорошо освещённой Ижевской, но раздумал, и пошёл в темноту, — в переулок.

В переулке, в самом дальнем его конце, светились огни железнодорожного переезда, да ещё скудный свет проникал кое-где сквозь занавески горевших окон.

Бракина интересовало только одно окно. Окно, за которым прятался старик в очках и его странный полумёртвый жилец. Бракин не сомневался, что вчера ночью именно этот жилец-инопланетянин ударил водителя автобуса по голове монтажкой, а также, кажется, натворил много других хороших, мягко говоря, дел. Надо было спросить утром у Ежихи, — да кто ж знал?

Свет в окне Коростылёва не горел. Бракин осмотрелся. В переулке не было ни единой души, люди сидели по домам, напуганные последними сообщениями. Не лаяли собаки, не скребли фанерные лопаты во дворах, не хлопали двери сортиров. Только где-то далеко-далеко хрипло, с равными промежутками, каркала ворона.

Тишина и мгла, медленно поднимавшаяся от земли вверх, постепенно проглатывала весь переулок, весь квартал, — дома, заборы, столбы, крыши, деревья…

Бракин вздохнул. Видно, Рыжей придется его ещё немного подождать.

"А как же комендантский час?" — тут же вспомнил он. И махнул рукой: ладно, что будет — то и будет.

Возле ворот соседнего с коростылёвским дома горой были навалены берёзовые чурки, припорошённые снегом. Бракин обошёл горку вокруг, присел, съёжился. Упёрся ногами в чурки, спиной — в дощатый забор.

Из-за чурок его с переулка было не видно. Но и ворота дома Коростылёва тоже было видно плохо. Бракин переставил несколько чурок, сделав что-то типа бойницы. Теперь он мог спокойно наблюдать в эту бойницу за коростылёвскими воротами, оставаясь незамеченным.

За его спиной, из-за забора, донеслось вдруг робкое тявканье.

— Т-с-с! — шепнул Бракин, и собака деликатно примолкла.

Дом Коростылёва был справа. Автобусная площадка — слева, через два дома. На площадке переговаривались. Видно, это были те патрульные, которых Бракин видел в магазине.

Время тянулось медленно, нудно. Было холодно. Бракин поднял воротник пальто, завязал шапку "ушами" назад, натянул потуже на голову. Руки сунул в карманы.

И постепенно задремал.

Его разбудил шум отъезжавшего автомобиля. Шум доносился со стороны остановки. Бракин с трудом приподнялся на бесчувственных ногах, помогая себе руками. Глянул влево, и успел заметить промелькнувшую "ГАЗель".

"Наверное, патруль уехал", — решил Бракин.

Автомобиль свернул на Ижевскую и покатил в сторону переезда.

"То ли объезд квартала будут делать, то ли ещё куда…", — подумал Бракин.

Как назло, он забыл дома часы. С ним это часто случалось из-за рассеянности. Он постоянно забывал где ни попадя не только часы, но и шапки, зонты, пакеты. Один раз даже оставил в трамвае "дипломат". Хорошо, что кондуктор его прибрала: пришлось на другой день тащиться в трамвайный парк и искать свой "дипломат" в груде забытых пассажирами вещей. Да потом ещё описывать, что лежит внутри "дипломата". Он тогда ещё сильно удивился, узнав, что есть люди, которые куда рассеянней его. Например, пассажиры трамваев ухитрялись забывать самые разнообразные покупки; в трамвайном "бюро находок" побывали и телевизоры, и музыкальные центры, и даже однажды — детская коляска. Хорошо, что хоть без младенца…

И всё-таки, сколько же сейчас времени? Бракин взглянул на прояснившееся небо, на котором сияли крупные яркие звёзды. И пожалел, что совсем не знает астрономии и законы небесной эклиптики: в школе таким пустякам почему-то не учили.

Во всяком случае, решил он, уже далеко заполночь.

Теперь в городе царила полная, абсолютная тишина. И лишь издалека, на пределе слышимости, доносился стрекот: наверное, вертолёт барражировал над центром города, патрулируя с воздуха "губернаторский квартал" и окрестности местного "Белого дома".

Под этот далекий стрекот Бракин снова задремал, и снова его разбудила машина, и снова со стороны остановки.

"Ну и ночка!" — подумал Бракин вяло. Все следят за всеми. Прямо по Салтыкову-Щедрину из "Истории одного города": за каждым глуповцем следит шпион, а за каждым шпионом — другой шпион…

Бракин опять задремал, и уже в полусне подумал, что всё: пятнадцать минут ждем — и уходим. Как на занятиях в университете: если лекция уже началась, а лектора всё нет, опаздывает почему-то, то железное правило вольнолюбивого студенчества звучало именно так: 15 минут ждём, а потом уходим.

Бракин даже не заметил, как бесшумно открылись ворота со двора Коростылёва. Опомнился, лишь когда услышал лёгкий скрип снега под чьими-то ногами.

Чёрный человек маячил в сгустившейся мгле. Он шёл ровно, прямой, словно палка, в сторону железнодорожного переезда.

Бракин приник к своей бойнице.

Сзади что-то зашумело. Бракин быстро обернулся и увидел, что автобусная площадка внезапно погрузилась во тьму; оставался только слабый свет из закрытых жалюзи окон круглосуточного магазина.

Бракин снова развернулся. Высокая фигура уже была почти не видна.

С заколотившимся сердцем Бракин выполз на четвереньках из укрытия. И побежал по-собачьи, на четвереньках, держась как можно ближе к заборам.