Сергей Арбенин - Собачий род

— Наташка.

Рупь-Пятнадцать упал на табурет, вытаращив глаза.

— Да ты как узнал-то?

Бракин подумал, потёр лоб.

— Цепочку выстроил… — не совсем понятно объяснил он. — Сначала Лавров, тот, что пса пристрелил во время первой облавы. Потом исполняющий обязанности губернатора Густых. Потом — она, Наташка. Они все мёртвые, и все ходили, как живые. Это потерянная душа, древние египтяне называли её Ка. И ещё было предсказано, что Египет будет сражаться и победит в некрополе. В царстве мёртвых, значит.

— Ка, — тупо повторил бомж и слегка встрепенулся. — А Лавров — это кто?

— Говорю же, тот самый генерал, который собаку застрелил.

— Андрейкину-то? Джульку? А! — понял Рупь-Пятнадцать. — Зна-аю!..

Бракин тоже выпил чаю, и начал быстро собираться.

— Вот что, Уморин-Рупь-Пятнадцать. Ты ведь сейчас к себе, в свой "гараж"? Ну, так я с тобой пойду.

— В подземелье? — ахнул бомж.

— Ну.

Рупь-Пятнадцать поднялся и спросил тихо:

— А не забоишься?

— Забоюсь, — честно ответил Бракин. — Ты мне, главное, покажи, где прятаться и куда бежать в случае чего. А сам можешь в своём кильдыме закрыться. К тебе они не полезут, не нужен ты им. Ты, кстати, рисовать умеешь?

— Ась??

— План, хотя бы приблизительный, своего подземелья нарисовать сможешь?

— Ну… примерно только… Ну, это: совсем приблизительный…

— Ну-ка, давай, рисуй.

Бракин вырвал из общей тетради листок, положил авторучку. Рупь-Пятнадцать снова поосновательней сел и старательно, высовывая язык, нарисовал что-то вроде лабиринта.

Бракин повертел план так и этак, проворчал:

— Ты случайно в детских журналах не печатался?.. Ладно, пошли.

Рупь-Пятнадцать ничего не понял, но с готовностью напялил шапку на самые глаза.

— А откуда ты мою фамилию знаешь? — спросил он, выходя.

— Добрые люди сказали…

* * *

Бракин зажёг фонарь, но и без фонаря было видно, что в заброшенном гараже кто-то успел побывать. Металлическая дверца была сорвана с верхней петли и нижним углом утопала в снегу.

Бракин вошёл, посветил. Выход из подземелья был разворочен, словно в проход пролезала какая-то необъятная туша. Мотоцикл лежал у стены на боку, а гнилой дощатый пол вздыбился.

Рупь-Пятнадцать тихо ойкнул.

Бракин посветил внутрь лаза, увидел покрытые изморозью неровные земляные стены. Потом вышел. Деловито спросил:

— Ты снег возле гаража чистил?

— Не-а. Сюда же давно никто не ходит. Да и себя не хотел выдавать…

Бракин наклонился, подсвечивая фонарём, стал разбираться в следах.

— Кто-то вышел погулять, — заметил он. — Из подземелья… Ну, ты вот что: посторожи пока здесь. Если что заметишь опасное — сигай в сугроб, или вон, за забор. Держи вот фонарь. Собаку, если что, ослепить сможешь.

— А ты? — испуганно спросил Рупь-Пятнадцать.

— А я влезу внутрь, погляжу…

Он свободно опустился в лаз, оказался в довольно узком и кривом туннеле, пополз вперёд, пока не упёрся в доски. Сдвинул их, как научил Рупь-Пятнадцать, и спрыгнул вниз. Под ногами был твёрдый, зацементированный пол.

Бракин прислушался. Кругом царила тьма, было душно и очень холодно.

Вспоминая план, нарисованный Умориным, сориентировался, встав спиной к доскам, и двинулся налево. Коридор был длинным и, судя по ощущениям, достаточно высоким и просторным.

Он дошёл до поворота и приостановился. Налево вёл ход в один из нежилых домов. Направо — в главный туннель. Бракин осторожно двинулся вправо.

И замер. В полной, непроницаемой тьме почувствовалось движение, шорох. Бракин опустился на корточки, принюхиваясь. Но запах был только один — запах гари. Причём гарь была едкая, — должно быть, от пластиковых ящиков и упаковок, в которых хранились цыганские припасы. Надо надеяться, что эта гарь перешибает собачье чутьё, и обнаружить присутствие Бракина даже белой волчице будет трудно.

Странный шум возник у Бракина в голове. Ему показалось, что он слышит чей-то разговор. Это был, конечно, не разговор, а неясное порыкивание и ворчание. Но, странное дело, стоило Бракину вслушаться, как он стал различать смысл разговора.

— Все люди — ничтожества, — произнёс низкий завораживающий голос. — Ни на кого нельзя положиться.

— Подождём немного, — свистящим шепотом ответил собеседник. — Цыганка найдёт его.

— Мне надоело ждать. Я жду девять тысячелетий, и уже устала. Вас всех следовало истребить ещё во времена Сехмет, которая в образе львицы пожирала всех подряд. Но владыка пощадил тех, кто остался в живых. А этот пёс — я знала, что он околеет в промёрзших болотах. И ведь он околел! Но кто-то оживил его. Кто-то, посланный Киноцефалом.

— Цыганка найдет пса, — примиряюще просвистело в ответ. — И тогда мы устроим последнюю битву. Битву в некрополе.

— Замолчи. Замолчи. Ты мешаешь мне слушать.

Бракин взмок от страха и медленно-медленно начал подниматься на ноги.

— Я чую. Чую одного из тех, кто должен был умереть, но остался жив из-за твоей глупости. Молчи!

Раздался легкий шорох, подуло леденящим сквозняком. И, уже не пытаясь сохранять тишину, Бракин метнулся назад по тоннелю. Он пулей пролетел всё расстояние, едва не пробежав мимо входа в тайный лаз. Ему казалось, что сзади его догоняет голубое мертвящее сияние — бесшумное и смертоносное, в образе безжалостной седой волчицы.

Бракин вывернул доски, ужом скользнул внутрь и вылетел с той стороны лаза, будто у него появились крылья.

Не задерживаясь в гараже, он кинулся к выходу, огляделся, и спрятался за углом, прижавшись к проржавевшей стенке.

Над Черемошниками, в разрывах белесых облаков, плыл холодный колючий месяц. Всё было тихо и мёртво кругом.

Внезапно из тьмы выплыла фигура. Бракин быстро опустил руку в карман, но тут же с облегчением вздохнул: он узнал понурый силуэт бомжа.

— Ну, как сходил? — буднично спросил он.

— Отлично! — Бракин перевёл дух. — А ты тут никого не заметил? Тогда пошли.

И двинулся к ближайшему поперечному переулку.

— Куда? — опомнился Рупь-Пятнадцать.

— К Алёнке. Или к Андрею, — если дети сообразили перенести Тарзана к нему.

* * *

Наташка на секунду замирала возле тёмных домов и, глядя на окна, долго и сосредоточенно прислушивалась. Постояв и уяснив что-то важное для себя, она двигалась к следующему дому. И снова останавливалась, устремив пронзительный взгляд в тёмные окна, в глубину комнат.

Иногда, засомневавшись, она задерживалась возле дома дольше обычного. Ей мерещились запах Девы и смрад старого больного пса. Она ненавидела болезнь и старость. Теперь-то она точно знала, что умирать следует как можно раньше, — задолго до того, как начнутся болезни, и уж конечно до того, как мозг подаст сигнал и включится бомба с часовым механизмом, спрятанная в каждом живом существе. С этого момента отравленные смертью невидимые существа начнут свою работу, проникая с током крови повсюду, до кончиков ногтей, и повсюду заражая смертью бессмертные живые клетки.