Стивен Кинг - Четыре после полуночи

Я начал одеваться возле дома, когда вдруг услышал голос Арделии; она обращалась ко мне из окна. Видеть я ее не мог, но каждое слово доносилось отчетливо.

«Не подведи меня, Дейви. Только попробуй меня предать, и тебе конец. И легким он не будет, это я обещаю».

«Я не подведу, Арделия», — пообещал я, не оборачиваясь, чтобы не смотреть на нее.

Знал, что не смогу на нее взглянуть, даже один-единственный раз. Я совсем дошел до ручки. Но все же… какая-то часть моего естества хотела остаться с ней, пойти до конца, даже если это и означало верное помешательство. И я был почти уверен, что пойду с ней. Если, конечно, она с самого начала не замыслила меня подставить. Это было бы вполне в ее духе. Арделия способна на все.

Я пробирался через кукурузное поле в Джанкшен-Сити. Обычно прогулка эта меня отрезвляла и худшие последствия похмелья по дороге исчезали. В то утро все было иначе. Дважды я останавливался поблевать. Во второй раз меня вырвало так жестоко, что я думал, этому конца не будет. Все вокруг было забрызгано моей кровавой рвотой. Когда я снова пустился в дорогу, голова моя болела еще сильнее, а перед глазами плыли круги. Я был уверен, что умираю, но мозг мой так и долбили слова: «Можешь делать с ней все что заблагорассудится, но напоследок ты должен перерезать ей горло».

Я не хотел убивать Тэнси Пауэр, но другого выхода не видел. Противиться Арделии я не мог, ну а потом… всю оставшуюся жизнь готов был нести на себе проклятие. А вдруг Арделия говорила правду и я обрел бы бессмертие? Тогда я обрекал себя на вечные муки.

В те дни железнодорожную станцию окружало множество привокзальных строений: депо, склады, камера хранения. Я забился в старый, почти заброшенный пакгауз на северной стороне и уснул на пару часов. И, очнувшись, почувствовал себя лучше. Я понимал, что остановить Арделию или хотя бы помешать ей невозможно, поэтому устремился к дому Джона Пауэра — за девочкой. Ни на кого не глядя, я прошел через центр города, без конца повторяя про себя: «Я покончу одним махом, чтобы Тэнси не мучилась. Сверну шею, и она даже испугаться не успеет».

Дейв снова вынул носовой платок и дрожащей рукой вытер вспотевший лоб.

— Я дошел уже до грошовой лавчонки, где все продавалось по пять-десять центов; сейчас ее уже нет. Идти мне оставалось всего ничего, и я был уверен, что увижу Тэнси во дворе. Одну… А до леса оттуда рукой подать.

На мгновение я приостановился перед витриной грошовой лавки, и волосы у меня встали дыбом. Там горой громоздились дети! Мертвые дети с выпученными глазами и перепутавшимися и переломанными конечностями. Я невольно вскрикнул и зажал рот ладонью. В ужасе зажмурился. Затем, открыв глаза, понял, что вижу всего лишь груду старых кукол, которые миссис Сигер собиралась рассадить. Узнав меня, старая ведьма замахнулась одной из кукол — убирайся, мол, пьяный дурень! Но я не уходил: не мог оторвать взгляда от кукол. Пытался втолковать себе: это ведь самые обычные игрушки, и больше ничего; любому ясно. Но когда я, снова зажмурившись, открыл глаза, передо мной вновь громоздились мертвые дети. Миссис Сигер, сама того не подозревая, рассаживала за стеклом маленькие трупики. И тут до меня дошло: кто-то пытается передать мне послание; возможно, оно еще не опоздало. Меня вдруг как током ударило: а что, если я еще смогу помешать Арделии? Или по крайней мере сам смогу спастись, пока не поздно.

И вот тогда, Сара, я впервые за всю свою жизнь взмолился Богу. Я молил его дать мне силу. Да, разумеется, Тэнси Пауэр убивать я не хотел. Я мечтал о другом — как бы спасти всех детей.

Я повернул обратно и добрался до ближайшей бензозаправочной станции — сейчас на ее месте универмаг «Три поросенка». По дороге набрал мелких камешков и сунул их в карман. На углу заправки был телефон-автомат… по-моему, он и сейчас там стоит. Я подошел к нему и вдруг сообразил: у меня ведь ни цента при себе нет. Скорее от отчаяния сунул палец в окошечко возврата и — о чудо! — обнаружил там десятицентовик. Теперь всякий раз, когда я слышу, что кто-то не верит в Бога, я вспоминаю то утро и ту десятицентовую монетку.

Сначала я подумал, что надо позвонить миссис Пауэр, но затем сообразил, что лучше связаться с конторой шерифа. Джону Пауэру передадут мои слова, и он обязательно примет какие-то меры: если, конечно, и впрямь подозревает Арделию в… Я плотно прикрыл дверь будки и быстро отыскал нужный номер в справочнике; тогда во многих будках еще лежали телефонные книги. Прежде чем звонить, я набил рот камешками, которые подобрал по дороге.

Трубку снял сам Джон Пауэр… Теперь мне кажется, что именно поэтому погибли Пэтси Харриген с Томом Гибсоном. Да и сам Джон Пауэр — тоже. Я был уверен, что к телефону подойдет диспетчер — тогда это была Ханна Веррил, — и я объясню ей, в чем дело. Услышав же резкий и уверенный голос помощника шерифа, я растерялся и чуть не проглотил камешки. С минуту, должно быть, не мог и слова выдавить.

«Чертовы ребятишки», — проворчал Пауэр, собираясь повесить трубку.

«Постойте! — выкрикнул я. Камешки исказили мой голос до неузнаваемости, словно рот у меня был ватой набит. — Не вешайте трубку!»

«Кто это?» — спросил он.

«Не важно, — ответил я. — Если вам дорога ваша дочь, срочно увезите ее из города и ни в коем случае не подпускайте близко к библиотеке. Я не шучу. Ей грозит серьезная опасность».

На этом все и кончилось. Подойди к телефону Ханна, я сказал бы ей куда больше. Назвал бы имена — Тэнси, Тома, Пэтси… да и про Арделию рассказал бы. Но Пауэр напугал меня; мне почему-то казалось, что, не повесь я трубку, он каким-то образом увидит, что я стою у телефона и трясусь как осиновый лист.

Я выплюнул камешки на ладонь и выбежал из будки. Позвонив, я сбросил с себя заклятие Арделии — так, во всяком случае, казалось, но меня охватила самая настоящая паника. Видели когда-нибудь птичку, которая, влетев в дом, начинает судорожно метаться и колотиться в окна? Нечто подобное творилось и со мной. Я даже позабыл о детях, которым грозила смертельная опасность. Мне вдруг показалось, что Арделия меня видит, что она все время с меня глаз не спускала и теперь хочет со мной разделаться.

Меня обуревало лишь одно желание — спрятаться подальше, с глаз долой. Я быстро пошел по Мейн-стрит. Ближе к ее концу я уже сбился на бег. К тому времени все в моем мозгу смешалось — и Арделия, и Библиотечный полицейский, и темный человек — тот самый, что управлял паровым катком и сидел за рулем автомобиля, увозившего Растяпу Саймона. Я был почему-то уверен, что сейчас все трое преследуют меня в стареньком «бьюике». Добравшись до вокзала, я снова спрятался в уже знакомом пакгаузе. Забился под нижнюю полку стеллажа, весь дрожа в ожидании, что с минуты на минуту нагрянет Арделия. Я был уверен, что стоит мне только поднять глаза, и я увижу ее мерзкое рыло с ободком.