Джеймс Герберт - Святыня

Фенн и другие репортеры вместе с остальными опустились на колени и замерли в напряженном внимании, а когда сидящие встали, все вместе для приличия присоединились к хору. Как понял Фенн, это делалось не из почтения к службе, а ради хорошеньких монахинь, которые могли обидеться, если присутствующие не придерживались установленного ритуала. Раздался звон колокольчика, и все склонили головы. Фенн, ощущая неудобство от стояния на коленях, понял, что пришло время для причащения, и приподнялся, уверенный, что в данный торжественный момент никто этого не заметит. Тишина в помещении смущала. В церкви гулкое эхо, шум движений в толпе, голоса детей и покашливание нарушали истинную тишину, но в маленькой молельне ничто не заглушало даже урчания в желудке.

Отец Хэган встал перед алтарем, держа в руках кубок и другие атрибуты причастия. Глаза его были почти закрыты.

Фенн видел, как епископ Кейнс нагнулся и что-то прошептал Алисе. На мгновение она замерла, и ему пришлось шепнуть снова. Девочка встала, ее белокурые волосы отсвечивали золотом, а белый ободок представлялся бабочкой в пшенице. Алиса казалась хрупкой, совсем маленькой, и Фенн ощутил волнение за нее. Она столько пережила, бедняжка, и он удивился, как она сумела сохранить такое спокойствие.

Девочка, по-прежнему не двигаясь, смотрела на священника.

Мать тронула дочь за руку, но Алиса не обратила на нее внимания. В конце концов встала мать-настоятельница и подвела девочку к отцу Хэгану. Священник посмотрел сверху вниз на маленькую фигурку, и его глаза расширились. Рука его, протягивающая облатку, заметно дрожала.

Фенн нахмурился, заметив, как напряжен священник. «Боже, — подумал репортер, — да он же боится! Что так могло его напугать?».

Алисина голова чуть отклонилась назад, и девочка открыла рот. Священник поколебался, потом словно решился на что-то и положил облатку Алисе на язык.

Ее голова склонилась, и на мгновение оба, девочка и священник, замерли.

Потом по ее маленькому тельцу прошла дрожь. Алиса упала на колени и издала натужный звук. Рвота хлынула на пол. На туфли священника. На его белые одежды.

— Святой отец, вы почти не притронулись к супу. В нем чего-то не хватает?

Священник вздрогнул и посмотрел на Саутворта.

— Я? Гм… нет, конечно нет. Просто я не очень проголодался.

Саутворт с очевидным облегчением вздохнул.

Епископ Кейнс добродушно рассмеялся:

— Клянусь, вы таете прямо на глазах, Эндрю. Давайте, давайте, поешьте, нужно есть, если хотите одолеть грядущие месяцы.

Отец Хэган снова взял ложку и опустил ее в грибной суп, его движения были медленны, рассеянны. Епископ Кейнс и монсеньер Делгард обменялись беспокойными взглядами.

— Вы все еще нездоровы? — тихо спросил Делгард.

Другие за столом с интересом смотрели на священника Его здоровье в последние недели резко ухудшалось, но перемена в последнюю ночь была особенно явственна.

Отец Хэган поднес ложку к губам.

— Наверное, просто холодно, — проговорил он неубедительно.

— Может быть, отвезти вас домой?

— Нет. Наша сегодняшняя дискуссия очень важна.

Епископ Кейнс вытер салфеткой губы.

— Не настолько, чтобы не позволить вам лечь в теплую постель. Думаю, так вам было бы лучше, Эндрю.

— Я лучше останусь.

— Что ж, ладно. Но я настаиваю, чтобы завтра же вы непременно обратились к доктору.

— В этом нет нужды…

— Непременно, — повторил епископ.

Отец Хэган кивнул и положил ложку. Он откинулся на спинку, ощущая странную удаленность от остальных. Порой казалось, что он смотрит в телескоп с другой стороны. Даже голоса, казалось, доносились откуда-то издалека.

Он взглянул на репортера, сидящего на другой стороне круглого стола, между владельцем гостиницы и епископом Кейнсом, и снова спросил себя: зачем они связались с этим человеком? Фенн не был католиком и с виду не проявлял ни малейшего сочувствия к религии. Ради объективности, сказал епископ Кейнс. Им нужен кто-то вроде этою Фенна, агностик, чтобы объективна написать о Бенфилдских чудесах, кто-то без предубеждений, вызывающий вследствие этого больше доверия. В конце концов, он опишет чистые факты — вот и все, больше ничего не нужно, поскольку сами факты могут убедить и, возможно, обратить в веру.

Прислушается ли к нему этот молодой репортер? Захочет ли услышать? И что он, Хэган, может сказать ему? Чего он испугался? Испугался ребенка? Испугался… чего? Ничего. Бояться было нечего. Совершенно нечего…

—..Алиса чувствует себя хорошо, — говорил епископ Кейнс. — Боюсь, все эти вчерашние волнения оказались для нее чрезмерными. Ее личный врач провел всеобъемлющий осмотр и заверил, что беспокоиться не о чем. У нее слегка поднялась температура, и все. Что ей сейчас нужно — это несколько дней тишины и покоя.

— Рад это слышать, — сказал Саутворт. — Вчера она заставила нас всех поволноваться. Хорошо еще, что все это не произошло в церкви Святого Иосифа, на виду у всех. С вашей стороны было мудро, если можно так выразиться, епископ, — поместить девочку в монастырь.

— Да, мне кажется, при всей потребности людей увидеть Алису, в первую очередь следует учитывать ее собственные интересы.

— Означает ли это, что вы вообще не позволите ей бывать в церкви? — спросил Фенн.

— О нет. Нет. Было бы совершенно неправильно не пускать девочку в ее любимую церковь Святого Иосифа. Она знает эту церковь всю свою недолгую жизнь, мистер Фенн, это для нее второй дом. Фактически можно сказать, что она родилась там.

— Вы хотите сказать, что она там крестилась?..

— Думаю, было бы разумно совсем не пускать Алису в церковь Святого Иосифа.

Неожиданная фраза удивила всех сидящих за столом. Епископ Кейнс с явным неудовольствием уставился на приходского священника.

— Вы понимаете, Эндрю, что теперь это невозможно. Мать-настоятельница говорила мне, что видела, как девочка плачет из-за того, что так долго не была в церкви. Мы не можем долго держать ее взаперти. — Он быстро взглянул на Фенна. — Не то чтобы взаперти, вы понимаете. Алиса свободно может уйти отсюда, как только этого пожелают ее родители.

— Но сама она хочет уйти, — заметил Фенн.

— Конечно, девочке невесело жить в монастыре, мистер Фенн. Естественно, ей хочется видеться со своими друзьями, играть с ними, продолжать обычные детские занятия. И все это она получит, скоро.

— Не позволяйте ей возвращаться в церковь. Пока.

— Эндрю, мне непонятна ваша позиция в этом вопросе. — Спокойное дружелюбие покинуло епископа, хотя слова его звучали по-прежнему тихо. — Что именно беспокоит вас в девочке?