Тим Каррэн - Мертвое море

После трех часов нахождения на «Корсунде», этом враждебном и мрачном корабле смерти, мы покинули его. От увиденных ужасов, а также незримых, но ощущаемых некоторые люди были близки к истерике. Какая страшная трагедия постигла это судно? И когда, спрашиваю я себя, она доберется до «Циклопа»?

24 марта 1918

Уже несколько дней прошло с момента последней записи. У меня нет хороших новостей. Ничего, что спасло бы тех, кто ищет у меня ответов, которых у меня нет. Доктор Аспер опасается, что члены экипажа, поднявшиеся со мной на борт датского корабля, заражены какой-то неизвестной чумой. У них страшные ожоги на открытых участках рук, как будто они контактировали с источником очень высокой температуры. Доктор Аспер говорит, что ожоги очень похожи на те, которые вызывает радий. Люди страдают от усталости и угнетенного состояния, слабости и сильной рвоты. Аспер делает все возможное, но состоянию людей ухудшается. Боюсь, доктор Аспер тоже заражен, но он не станет признаваться в этом.

Хотя и не имея внешних признаков этого неизвестного недуга, я стал чувствовать нарастающую тошноту и вялость, и есть могу с трудом. Мой разум затуманен, и я больше не доверяю ему.

Какой бы жуткий призрак не кружил вокруг нас в тумане, с каждым днем он становится все ближе. Я уверен, что уже несколько раз видел, как в тумане скользит нечто гигантское и неописуемое. Возможно, это всего лишь мое воспаленное воображения, но я так не думаю. Эта тварь наложила проклятие на это мертвое море и особенно на «Циклоп». Я не могу сказать, что это за призрак, или даже угадать его природу. Но то, что это злобная и голодная тварь, в этом у меня нет сомнения. Она опутала корабль невидимыми нитями и медленно и терпеливо, капля за каплей, высасывает из нас кровь.

Я молюсь о смерти.

29(?) марта 1918

Смерть уже здесь. Безжалостная и голодная смерть, которая преследует наш корабль. Каждые день и ночь исчезает все больше людей. Некоторые, захватив шлюпки, уплыли в туман. Желаю им удачи. Другие тоже избавились от страданий, но не по собственной воле. Этим утром — думаю, что это было утро — мы обнаружили трупы троих человек, исчезнувших несколько дней назад. Как мне описать их останки? Кожистые, пустые оболочки. Лица, как сморщенные осенние листья. Все опутаны какими-то жесткими нитями, такими острыми, что рассекают пальцы при малейшем прикосновении. Словно мухи, закутанные в паутину, трупы свисали с кормовых загрузочных кранов. Их как будто вздернули на виселице. Применив недюжую сноровку, Холмс, наш боцман, сумел срезать трупы. Он забрался туда и распилил удерживающие их жилистые волокна с помощью ножовки. Доктор Аспер слишком болен, чтобы изучать тела. Я попробовал сам, но при попытке вскрыть одно из них ножом, оно раскрошилось, словно было сделано из хрупкого стекла. Тела полностью обезвожены и кристаллизовались. Может, они замерзли? Не знаю, и даже не могу предположить.

Мое состояние ухудшилось. Я передвигаюсь и живу лишь благодаря силе воли. Я не ел уже несколько дней. Кожа стала настолько чувствительной, будто ее натерли каменной солью. Меня регулярно рвет кровью. Нас осталось уже от силы человек двадцать.

Апрель 1918(?)

Я очень слаб. Мне всюду мерещатся приметы и предзнаменования. Я не видел никого уже несколько дней. Или недель? Из тумана доносятся звуки, похожие на крик миллиона птиц или жужжание ос или пчел. Я не обращаю внимания на царапание за дверью, на жуткие, сморщенные белые лица, заглядывающие в иллюминаторы. Над туманом поднялась огромная круглая луна цвета свежей крови и окрасила палубы и надстройки красным огнем. Чувствую родство с порождениями призрачного тумана и моря. Несмотря на всю свою чуждость, они живые, из плоти и крови. Чувствую, что эти крики и жужжание вокруг не материальны в моем понимании мира. Это бесплотный голод. Злобное сознание, которое кормится костями и душами людей. Растет, как паук, на человеческих страданиях и ужасе. Я должен закончить эту запись, прежде чем спрячусь.

Не уверен, но я, должно быть, один. Я зажимаю уши, чтобы не слышать то, что преследует корабль. То, что кричит, смеется и зовет меня. Тот голодный, безликий кошмар.

Проклят. Я, должно быть, проклят. Оно приближается, я чувствую исходящие от него жар и холод. Оно скользит, шипит и заполняет мой мозг лихорадкой. О, холодный, жгучий свет. Ледяные кристаллические глаза космического огня.

Жужжание. Жужжание.

На этом журнал «Циклопа» заканчивался. И для Фабрини и для Кука этого было достаточно. Более чем достаточно. Ибо то, о чем они догадывались, что чувствовали, на что намекал сошедший с ума Крайчек, было описано в лихорадочных, зловещих подробностях лейтенантом Форбсом, старшим офицером «Циклопа», человеком, умершим девяносто лет назад. То, что они читали, было ужасно. Мысли человека, тянущегося к ним из могилы.

Фабрини захлопнул журнал с такой силой, что Кук буквально подпрыгнул на месте.

— Мне это дерьмо не нужно, окей? — хриплым, скрипучим голом сказал он, бледный, как мел. — Не могу принять это дерьмо, Кук. И не говори мне, что моряк просто спятил, потому что я лучше знаю. И ты тоже. О, Господи Иисусе, Кук, я здесь не выдержу. Во мне как будто что-то ломается, и я не знаю, что делать…

Он чуть не плакал.

Кук обнял его, и физический контакт с другим живым человеком, казалось, слегка его успокоил.

— Остынь, — сказал Кук. — Это дерьмо случилось в 1918 году.

Фабрини тяжело дышал.

— И это случится снова.

— Фабрини, послушай…

Но Фабрини не хотел слушать.

— Оно там, Кук. То, что убило их. И ты, и я чувствуем это. — В мерцающем свете лампы лицо Фабрини приняло зловещие черты. — И очень скоро снова почувствуем. И знаешь, что?

Кук лишь покачал головой.

Фабрини облизнул губы и попытался сглотнуть.

— Мне страшно до усрачки, как и тебе.

За тот час, пока Фабрини и Кук отсутствовали, Сакс использовал все доступные аргументы, чтобы заставить Крайчека развязать его. Но ни один из них не сработал. Менхаус уснул в носовой части, оставив их с Крайчеком наедине. Крайчек просто смотрел на него и молча слушал. Казалось, что положение Сакса его забавляло.

Через полчаса уговоров Сакс перешел к угрозам. Стал рассказывать, как убьет их, когда освободит руки. Через сорок пять минут он впал в мрачное, каменное молчание. Крайчек продолжал сверлить его своими безумными глазами. Менхаус не обращал на него внимания. Гробовая тишина буквально разъедала Сакса. Время от времени раздавалось шуршание водорослей или приглушенный всплеск из тумана, но не более того. Помимо таинственного гула, доносящегося иногда издалека, не было ни звука.