Тим Каррэн - Мертвое море

— Просто заткнись, Сакс, — сказал Менхаус. — Хотя бы раз в жизни заткнись.

Сакс захохотал. Менхаус, показывающий характер, был для него все равно, что мистер Роджерс показывающий средний палец.

Фабрини, уже немного успокоившись, спросил:

— Думаете, нам нужно выставлять часового?

— От кого стеречь? — спросил Менхаус.

— Не от кого здесь стеречь… если только, ты не веришь в призраков. — Саксу вся затея показалась очень смешной. — К тому же, я не собираюсь стоять всю ночь в этом гребаном коридоре и слушать стоны Фабрини, когда ему будет присовывать Крайчек.

— Чертов… ублюдок, — глухо прорычал Фабрини и снова бросился на Сакса.

Менхаус с Куком остановили его, оттащив назад.

Крайчек просто стоял и смотрел, умудряясь выглядеть веселым и встревоженным одновременно.

А что Сакс? Он просто улыбнулся, довольный тем, как легко у него получается находить у Фабрини нужные кнопки. Довольный той властью, которую имел над человеком. И честно говоря, он хотел, чтобы Фабрини напал на него, хотел подпустить его поближе. Может, Кук был отчасти прав, когда сказал, что Сакс имеет глубоко укоренившийся страх одиночества и по этой причине не станет никого убивать… но этот страх не распространялся на Фабрини. Фабрини бы он убил. С радостью. Это было видно по его глазам.

«Веселье» прервал Маковский, который встал, подошел к иллюминатору и сказал:

— Вам тут не место. Всем вам. Сегодня… сегодня ночью она придет… и вам нельзя здесь находиться.

— Кто придет? — спросил Кук, похолодев.

Маковски повернулся и посмотрел на него. Его желтое лицо расплылось в нездоровой улыбке. Глаза у него были темные и пустые, как осушенные пруды.

— Вы знаете, кто… и ей не понравится, что вы здесь…

Сакс уже не улыбался.

Если ему вообще было свойственно бояться, то можно сказать, что сейчас он был напуган.

Люди на плоту ждали.

Ждали ужасов больших и маленьких, ждали безумия в каждом цвете радужного спектра… и в тех, что вне его. Ибо, несмотря на их непринужденную беседу, в глубине души они думали о смерти. Ждали ее либо от моря либо от тумана, а может, и от того и от другого. Они не знали, какую форму может принять смерть. Знали лишь, что она будет страшной и гигантской в момент своего появления.

Гослинг и Джордж гребли, а Кушинг нес вахту.

Гослинг беспокоился за них, хотя никогда не сказал бы об этом вслух. Беспокоился за их физическое состояние, а особенно — за моральное. Потому что человеческий разум может терпеть лишь до определенной степени. Так же как человек может выпить и удержать в животе лишь определенное количество воды, пока та не пойдет наружу. Как и спина верблюда сможет вместить лишь определенное количество соломы. И сейчас Гослинг думал, что свалившийся им на плечи груз становится слишком тяжел.

Кушинг, казалось, достаточно хорошо справлялся с этим.

Он обладал дисциплинированным, научным мышлением. Независимо от того, насколько ужасными были твари из тумана, дома в кругу коллег он мог бы дать им вполне рационалистическое объяснение. Он даже утверждал, что та гигантская студенистая тварь — на самом деле обычная медуза. А не какой-то там адский монстр.

Взять потом Джорджа.

По классификации Гослинга, жесткий и здравомыслящий человек. Он казался довольно выносливым, благодаря своему оптимистичному складу ума. Но и он изнашивался. Постепенно, точно так же, как и сам Гослинг.

И хотя Джордж никогда не признался бы, по нему это было заметно.

Гослинг не винил его, он сам чувствовал себя точно так же.

Туман, море и эти чертовы водоросли… казалось, им не было конца. Само по себе все это уже было достаточно плохо, но вездесущий клубящийся туман определенно не способствовал улучшению обстановки. Как долго можно было плыть на плоту в этом густом, сыром тумане и не слететь с катушек? Этот туман, казалось, сеял хаос в головах людей. Гослинг сталкивался с ним в море бессчетное количество раз. Чем плотнее туман — тем гуще людские страхи. Моряки становились молчаливыми, угрюмыми и задумчивыми. Туман был жутким, гнетущим и удушающим. По капле выжимал из человека душу. А когда туман рассеивался — так всегда бывало на море, рано или поздно — мысли людей тоже прояснялись. Они начинали разговаривать и смеяться, хлопать друг друга по спине. Возможно, чувствуя себя глупо из-за того, что позволили какому-то туману заключить себя в черную незримую темницу.

А что насчет этого богомерзкого места?

Места, где туман никогда не рассеивается? Где всегда сыро, туманно и тревожно? Сколько может продержаться человеческий разум в этом лабиринте кровоточащего тумана? За последние несколько дней — хотя Гослинг уже потерял счет времени — ему не раз хотелось закричать на этот чертов туман. Он душу бы продал, чтобы тот рассеялся хотя бы на несколько мгновений. Туман был… повсюду. Можно было не только увидеть, как он обволакивает вас, словно саван, но и потрогать его, почувствовать его запах и вкус. А еще бывало, что Гослинг ощущал его внутри себя, чувствовал, как тот клубится в животе, заполняет череп серыми, размытыми нитями.

То были обстоятельства, о которых лучше не думать.

Но были такие, которые беспокоили Гослинга всерьез.

И по этой причине он заставил своих людей грести. Физическая нагрузка была для них полезна. Это давало им понимание цели, помогало почувствовать, что они не просто бесцельно куда-то движутся, а их судьба у них в руках. Что-то подобное было необходимо для поддержания духа.

Нужно было за что-то держаться.

За что-то бороться.

Но была и другая причина. Водоросли стали очень густыми, местами непроходимыми. Но в зарослях были проложены каналы, и Гослинг оптимистично надеялся, что эти каналы куда-нибудь их выведут. В места, которые они не могли вообразить даже в самых страшных кошмарах, или туда, где их будет ждать избавление.

Поэтому они продолжали грести, то и дело, сменяя друг друга.

Смотрели и ждали.

Спустя какое-то время Кушинг произнес:

— Что-то… что-то приближается из тумана.

Сакс тоже ждал.

Ждал, когда эту небольшую команду Кука постигнет крах. Это было также неизбежно, как смерть, налоги или роковая ошибка Фабрини. Некоторые вещи неминуемы. Можно засунуть голову в песок или себе в задницу, но рано или поздно они происходят. И тут возникает вопрос, будешь ли ты готов посмотреть им в лицо, как мужчина… Или же будешь обниматься с этими трусливыми педиками и плакать в три ручья, в компашке этого Кука.

Никогда в жизни он не видел более некомпетентных людей, чем кучка этих клоунов — Фабрини, Кук, Менхаус и Крайчек. Не говоря уже об их новом дружке, Маковски — он же Чокнутый Слим.

Ну и команда.