Тим Каррэн - Мертвое море

Кук вздохнул.

— Зачем я читаю это?

Но по взгляду Сакса он понял, что это важно, поэтому продолжил:

26 (?) января 1955

Я не писала уже несколько дней. Не хочу писать. Я так здесь одинока, и мне кажется, что я утратила разум. Я не знаю, где я. Этот корабль называется «Циклоп», вот и все, что мне известно. Он исчез во время Первой мировой. Помню, я слышала что-то об этом. Но не помню, что именно.

Это место — чистилище или лимб, пограничная область на окраине Ада. Возможно, это Бог наказывает нас. Не знаю, почему. Мы с Робертом были хорошими людьми. Мы не делали ничего плохого. Мы не заслуживаем того, чтобы нас бросили в этом ужасном месте.

Боже милостивый, почему? Почему?

Что мы сделали?

Роберт очень болен. Думаю, он умирает. Его лихорадит, он ничего не соображает. Думает, что я его мать. Я уже сама не знаю, кто я. Мой разум, словно, блуждает где-то, и я не знаю, где сон, а где явь.

Прошлой ночью, а может, несколько дней назад… не знаю точно… я ходила по палубе и увидела нечто похожее на огромную блестящую змею. Когда я подошла ближе, она пошевелилась и уползла за борт. Наверное, это было щупальце какого-то морского чудовища. В тумане есть ужасные вещи. Странные звери и другие, более опасные существа, которые пытаются залезть мне в голову. Но я не пущу их к себе в голову.

О, боже, слышу звуки. Звуки на корабле. Но я не должна их слышать. Наверное, они у меня в голове.

Я так напугана.

Так напугана.

Если Роберт умрет, я останусь одна.

О, боже, дай мне силы, лишить себя жизни. Пожалуйста!

27 (?) Января 1955

Я не одна здесь.

Есть еще кто-то.

Женщина.

Я слышала ее ночью.

Она что-то напевала про себя в коридоре.

Напевала, напевала, напевала.

29 (?) января

Роберт мертв. Думаю, что мертв. Он не двигается и очень холодный. Сейчас нет четкой структуры. Жизнь превратилась в лабиринт, в арабеск, и я не могу найти из него выход.

Я не могу спать.

Когда закрываю глаза, я слышу, как Роберт зовет меня. Почему он зовет меня, если он умер? Иногда мне кажется, что он шевелится, но мертвые не могут шевелиться, и мне уже начинает казаться, что я тоже умерла. Возможно ли такое? Потому что я не уверена, что жива.

Нет, я не могу спать.

Вчера ночью или сегодня, не знаю точно, я очнулась, почувствовав горячее дыхание у уха. Пахло так, будто что-то гниющее наклонилось ко мне. Я не видела, что именно, но что-то там было. Оно говорило мне ужасные вещи. Хотело, чтобы я совершила самоубийство. Я слышу его ночью, слышу, как оно шепчет в коридоре. Я крепко запираю дверь и прижимаюсь к Роберту. Но оно видит меня сквозь дверь, и я чувствую, как оно мне улыбается.

Кажется, это женщина.

Да, так я и думала.

Думала, что тот другой — женщина.

Возможно, она сумасшедшая. Возможно, она тоже заперта здесь. Но она опасна. Она безумна. Она пряталась в черных, зловонных недрах корабля. Думаю, она ест крыс. Наверняка, промышляет крысами. О, боже, как же она выглядит после всех этих лет, питаясь крысами и живя как гриб во влажной тьме?

Она не может быть человеком. Таким, как я.

А голоса? Как давно я слышу те голоса?

5 (?) февраля

Теперь я боюсь постоянно.

Эта женщина не оставляет меня в покое. Даже днем… если здесь есть такое понятие, как день… она преследует меня. Гоняется за мной по всему кораблю. Сегодня я едва смогла вернуться назад. А потом она скреблась ко мне в дверь. Она знает, как меня зовут. Откуда-то знает мое имя.

Еды становится все меньше. Что я буду потом есть? Я не буду есть то, что она предлагает мне.

Роберт открыл глаза и заговорил со мной. Он сказал: «Если проголодаешься, ты будешь есть все, моя прекрасная крошка.»

Нет, нет, нет. Я не буду записывать это. Ничего не буду.

Роберт мертв, мертв, мертв. Я не должна забывать, что он мертв, а мертвые не разговаривают.

Мне это не нравится.

Мне это не нравится.

Мне это не нравится.

10 (?) февраля

Да, я боюсь все время.

Сколько еще можно боятся, пока не перестанешь?

Осталось лишь немного заплесневелого хлеба. Плесень я тоже съем. Да, съем. Смотрите, как я ем плесень. Она зеленая, и на вкус как дрожжи. От нее меня выворачивает наизнанку.

Я убила крысу.

Вкусно.

11 (?) февраля

Я уже не боюсь эту женщину.

Она хочет быть моей подругой, она так и сказала.

Вчера или сегодня ночью, а может, на прошлой неделе, я слышала, как она напевала в коридоре. Это непрекращающееся, безумное пение. Я взяла нож. Нож и свечу. Я остановлю это пение, или оно доконает меня.

Я видела ее.

Уродливое, карликовое существо в лохмотьях. Лицо белое, как у трупа. Желтые глаза. Она ждала меня в темной каюте. Я хотела убить ее. Она не разговаривала со мной. Только напевала. У нее есть кукла. Я видела. Маленькая кукла на проволоках, которые заставляют ее танцевать. Боже милостивый, это не кукла… это мумия ребенка. У нее тоже желтые глаза. Она улыбается мне и начинает пускать слюни. Она завернута в грязное одеяло, и я видела, как под ним что-то шевелится. У куклы-ребенка слишком много ног.

Я заперлась у себя в каюте.

Что-то объело труп Роберта. Крысы. Должно быть, они приходили, когда я отсутствовала. Пришли и объели его.

Ужас.

15 (?) февраля

Эта женщина мне не подруга. Она мне не нравится.

Она уже не поет. Она сидит у двери каюты и свистит. Ее свист мелодичный, но жуткий. Ей нравится свистеть, когда я ужинаю. Этот свист заставляет меня думать всякое и делать всякое, чего я потом не помню.

Почему она мучает меня? Чего она хочет?

Почему продолжает скрестись в дверь? Возится с задвижкой.

Я не впущу ее.

Она хочет мою еду, но я не буду с ней делиться.

Она и ее кукла-ребенок голодны. Пусть едят крыс.

Роберт говорит, что нашей едой нельзя делиться.

Это секрет, наша еда. Наша секретная еда.

Пусть голодают.

Голодают.

Голодают.

Голодают.

На этом месте Кук прервал чтение.

Это было ужасно, все равно, что заглядывать сквозь грязное окно в сумасшедший дом, экскурсионный тур женщины с разлагающимся разумом. Это сильно нервировало. Было кое-что, про что она не писала. Нечто жуткое. Например, про то, что она ела, а Кук догадывался, что это могло быть.

— Зачем мне нужно читать это? — спросил он Сакса.

— Увидишь. Читай дальше.

— Это бессмысленно.

— Вовсе нет. Ты все поймешь, когда дочитаешь. — Глаза у него были выпучены, лицо исказилось гримасой. — Тебе не нравится это, верно? Что ж, мне тоже не понравилось. Знаешь, каково мне было читать это? Здесь, внизу… одному… читать это безумное дерьмо. Конечно, я слышал там эти звуки. Странные звуки. Сейчас, я хотя бы здесь с тобой…