Маркус Хайц - Ритуал

Проклиная капризную скотину, Шатонеф кинулся следом, напрасно стараясь удержать овец подальше от леса. Он уже злился, что приходится обходиться без верного Гастона, пастушьей собаки своей семьи. Пару месяцев назад пес погиб, а новый еще не обучен. Значит, бежать придется самому.

Лишь под темными ветками овцы несколько сбавили скорость.

Жан Шатонеф тревожно оглядел деревья. Голые сучья тянулись к темнеющему небу, пустые вершины качались на все усиливающемся ветру, свист которого сопровождался треском обламывающихся веток. И именно сейчас Жану вспомнились многочисленные подробности встреч с бестией, какие слышал из пересудов в деревне. Подобное мрачное место словно создано для нападения исподтишка.

— Идемте, дамы, — приказал он овцам, которым тут, по всей очевидности, очень понравилось, и начал обходить группку, чтобы погнать ее к остальным. — Хочу вернуться в хижину, прежде чем разразится метель. Да и вам в хлеву будет приятнее, чем в лесу со сквозняками.

Где-то в глубине громко затрещало: на стук наступил кто-то тяжелый.

«Олень. Скорее всего, олень», — подумал Шатонеф и сделал вид, будто ничего не слышал. После второго подобного треска у него задрожали колени.

— Черт бы тебя побрал, Камилла! — рявкнул он на овцу и так сильно приложил ее посохом, что та испуганно отпрыгнула и ринулась прочь в увенчанный снегом куст.

Вот это было самое худшее, что может случиться с пастухом: часть его отары стояла перед лесом, вторая в самом лесу, а одна овца сбежала. Ночь под открытым небом Камилла не переживет. Ее прикончит либо буран, либо дикие звери. Жан вздохнул. Как это ни неприятно, но выбора у него не было, овца слишком дорого стоит, и отец осыплет его упреками, ругательствами и побоями, если он не вернет ее в хлев.

— Ждите здесь, — велел Шатонеф остальной скотине, словно животные понимали его слова, и пошел по оставленному Камиллой следу, посохом прокладывая себе дорогу в заснеженном подлеске. До него то и дело доносилось ее блеянье и звон колокольчика, но, как бы то ни было, возвращаться ей явно не хотелось. Овцы — не самые разумные создания, но удар Камилла, судя по всему, не скоро забудет.

Подлесок поредел, и сквозь ветки мальчик наконец увидел овцу. Разбежавшись, он прыгнул, чтобы схватить животное за задние ноги. В падении его пальцы сомкнулись, погрузились в прохладную шерсть и крепко сжали Камиллу, которая испуганно заблеяла и начала вырываться.

— Поймал, — выдохнул с облегчением Шатонеф, поднялся на ноги и не без труда забросил беглянку себе на плечи. — Больше ты не улизнешь.

Снова раздался треск, на сей раз слева. И в этот раз Жан уловил ворчание волка. Словно из ниоткуда перед Жаном возник огромный, могучий зверь, способный завалить не то что мальчишку, а взрослого человека. На его пасти вскипала густая, липкая пена. Бешеный!

Волк и мальчик смотрели друг на друга, пока Шатонеф не попытался нашарить свой посох, наполовину торчащий из кустов. Прыгнув за овцой, он выпустил из рук единственное свое оружие.

Волк заворчал громче. Показались клыки, он изготовился к прыжку.

Шатонеф стоял как завороженный, не смел шевельнуться и одновременно не знал, что делать, чтобы избежать нападения. Овца учуяла опасность, выгнулась, возбужденно заблеяла, и от того громко зазвенел колокольчик. Это лишь раззадорило больного хищника. Он помедлил мгновение, словно задумался, но все-таки прыгнул, раззявленная пасть целила мальчику в горло.

Из-за спины пастушка раздался оглушительный треск. Мушкетный выстрел! От удивления и ужаса Шатонеф вскрикнул. Он увидел, как шкура на груди у волка дернулась, а после из спины вырвался красный фонтанчик.

Взвизгнув, волк повалился на него, своей инерцией сбил с ног, но выстрел уложил хищника на месте, и потому пастух не пал жертвой клыков. Он все еще продолжал сжимать ноги Камиллы.

— С тобой все в порядке, мой мальчик?

Из спускающихся сумерек выступила фигура в длинном плаще. Из-за поднятого воротника и надвинутой на лоб треуголки Шатонеф не мог разглядеть лица. Вполне возможно, он обязан жизнью обретшему вдруг плоть доброму духу кого — нибудь умершего охотника.

— Спасибо, мсье, — поспешно пробормотал он и с трупом выбрался из сугроба, не выпуская при этом выбивающуюся овцу. В ушах у него еще звенело от грохота выстрела, сердце готово было выскочить из груди.

Кивнув, мужчина прошел мимо него, чтобы осмотреть застреленного зверя, и, убедившись в чем-то, разочарованно выдохнул.

— Всего лишь бешеный волк.

Он перезарядил ствол, из которого стрелял, и лишь потом повернулся к мальчику. А тот уже смог разглядеть дружелюбные карие глаза и высокие скулы молодого лица.

— Я надеялся, это бестия. Я Пьер Шастель. Мы с отцом и братом охотимся на нее, — поспешно объяснил он. — Я шел по следу, когда услышал блеянье твоей овцы.

— Это небо послало вас! Я Жан. Жан Шатонеф. — Мальчик понемногу успокаивался и теперь старался не выставить себя трусом перед спасителем. — Вы появились как раз вовремя, мсье. Хотите пойти со мной? Начинается сильная метель. Вам лучше не оставаться в лесу. Если вы видели след именно бестии, будьте уверены, она тоже станет искать укрытия. Поймаете ее, когда метель уляжется.

После краткого раздумья Пьер согласился. Сняв с пояса охотничий рожок, он издал долгий протяжный звук, давая знать отцу и брату, что после выстрела с ним все в порядке и что он не уложил бестию. За воем ветра издали донеслись слабые ответные сигналы.

— Идем.

Шатонеф зашагал вперед, а Пьер следом. Вместе они загнали овец к остальной отаре и стали спускаться к деревне, а зима всемерно давала понять, что с ней шутки плохи.

— Становится чересчур опасно, — крикнул парнишка, перекрывая рев ветра и указывая посохом на хлев. — Этот не наш дом, им вся деревня пользуется. Но он сойдет как укрытие, пока метель не уймется.

Пьер помог загнать скот в темное помещение. Пахло тут старым навозом и овцами. Коровьи лепешки замерзли почти в камень, и на истоптанном земляном полу лежало немного соломы. Пастушок зажег фонарь, свисавший с большого крюка на стене. И тут же у обоих поя вилось ощущение, что с толикой света в хлеву стало теплее.

Строение шириной в четыре шага и длиной в пять было сложено из гранитных валунов, крышей ему служила незамысловатая конструкция из балок и дерна. В задней части был сколочен из грубых досок настил, там хранились скудные запасы соломы и сена.

Овцы, дрожа, тесно жались друг к другу и тихонько блеяли. Они тоже радовались, что сбежали от ледяного ветра, который, задувая в щели двери, пел свою морозно-звонкую песенку.

— Так вы охотитесь на бестию, мсье? — спросил Шатонеф, дыхание белым облачком вырывалось у него изо рта. В ломающемся юношеском голосе сквозило восхищение.