Роберт МакКаммон - Последний Поезд с Платформы “Погибель”

Ошеломленный Лоусон лишь тогда сумел выстрелить прямо в голову монстра, и — ко всеобщему ужасу — адская тварь, даже выгорая изнутри, не отпускала тело и продолжала пить, решив не лишать себя последней трапезы. Вторая тварь, которая обратилась в кошмарную смесь лошади, паука и дракона, не прекращала попыток прорваться в вагон. Клыки угрожающе близко щелкали у ног Рустера. Энн выстрелила и попала чудовищу в основание шеи. Оно протяжно взвыло от боли, тут же забыв о своей обидчице, потому что в его тело последовательно влетели еще три пули. Голова монстра повернулась к Дьюсу Матиасу, стоящему посреди разбитых стекол с винтовкой Рустера, и сизый пороховой дымок клубился вокруг него.

Пистолеты Лоусона и Энн выстрелили почти одновременно. Две серебряных пули пронзили череп твари с разницей примерно в три дюйма, что лишь ускорило его разложение. Пока тело монстра шло трещинами, куски плоти сползали с его скелета, как куски прожаренного бекона, а сам монстр по-прежнему злобно смотрел на Матиаса единственным оставшимся глазом. Он попытался броситься на разбойника, и Матиасу пришлось использовать винтовку в качестве дубинки, потому что магазин был уже пуст. Глаз начал ссыхаться и западать, а голова осып а лась кусками плоти, развеваясь прахом по ветру.

Часть крыши вагона прогнулась. Два крылатых вампира — те, что играли роль всадников — упорно пробивались внутрь. Энн выстрелила в первого, угодив ему прямо под кавалерийскую фуражку, когда тот ворвался в вагон. Его предсмертные муки и завывания были подхвачены ветром, клыки неистово щелкали по воздуху, когтистые лапы сжимались в кулаки и беспорядочно размахивали из стороны в сторону. Прежде чем умереть и осыпаться горсткой пепла в оборванной солдатской форме, тварь успела оставить несколько рваных ран на груди Гантта и потянуться к Эрику.

Второй вампир не решился прорываться в вагон, увидев смерть своего соплеменника, и взмыл в воздух. На несколько секунд повисла тишина, которую нарушало завывание ветра и тихая ругань Гантта, лежавшего на спине и зажимавшего раны на груди.

Лоусон заметил, что они приближаются, чуть раньше, чем Энн.

— Заряжай! — воскликнул он, обращаясь ко всем, у кого было оружие. — Они идут! Перезаряжайтесь, быстро!

Вампирская армия Генри Стайлса Младшего перешла в наступление. Они еще не набрали полную скорость, но до этого оставались считанные секунды. Слева от вагона их было около тридцати: мужчины, женщины и — хотя трудно было сказать наверняка — даже дети. Некоторые носили старые лохмотья, другие были хорошо одеты, словно пришли из того же мира, который так не хотел покидать Лоусон. Какие-то солдаты Темного Общества больше напоминали голодных диких зверей, и они рвались вперед наиболее жадно и наиболее активно, пока другие оставались в арьергарде и находились здесь, скорее, для пущей острастки. Или, подумал Тревор, то были вампиры, которым обеспечивалось постоянное пропитание, и они свободно разгуливали среди людей. Именно эти вампиры держали в руках огнестрельное оружие. Несколько крылатых перевертышей сидело на скалах в качестве дозорных или зрителей, которые собрались на фееричный спектакль.

Справа приближалось еще около пятнадцати солдат армии Младшего — они выбирались из зарослей заснеженного леса. Разнообразие одежд — от лохмотьев до богатых нарядов — было и среди этого сборища, на многих проглядывались кровавые пятна. Кто-то из тварей даже носил вместо оборванного тряпья звериную кожу… но были здесь и аккуратно одетые банкиры, и фермеры, и деревенские дети…

Мысли врезались в сознание Тревора и не пожелали отпускать его, сжимаясь крепко, как вампирские когти.

Здесь собрались вампиры со всех концов Темного Общества. Ла-Руж направила их сюда специально, потому что хочет получить меня.

Меня.

Я мог бы научиться быть богом, подумал он, вспомнив слова Ла-Руж там, в Ноктюрне…

Для чего мне человеческий мир? Сколько еще я смогу за него держаться? Он отторгает меня, я уже не его часть. Я… силен и быстр, и какая-то часть меня рада, что может жить вечно. Моих жены и дочери… уже нет, они остались лишь болезненным воспоминанием. Человечество предало меня, когда бросило на то сражение под Шайло в качестве пушечного мяса. Что я им задолжал? Почему я так держусь за эту жизнь… и… в самом деле… я так устал… столько лет… я не могу…

Если я сдамся, возможно, они позволят Энн и остальным уйти. Если я перестану сопротивляться, остальные могут выжить.

Если… если…

Опасное слово.

— Мне занять эту сторону вагона или другую?

Голос Энн вырвал его из раздумий. Он посмотрел ей в глаза, и ему показалось, что она едва заметно вздрогнула. Скорее всего, она понимала, о чем он думает, и эти мысли пугали ее.

— Эту сторону вагона или другую? — требовательно повторила она, и волнение заставило ее голос дрогнуть. Девушка вскинула пистолет.

У них осталось не так много времени. Сердечные прощания, ненависть, сожаления, горечь, самобичевание… ни на что из этого не осталось и минуты. Сейчас можно было или сражаться, или погибать.

С усилием, которое, он надеялся, не было для Энн столь очевидным, Лоусон чуть улыбнулся и многозначительно кивнул.

— Давай останемся на одной стороне.

Девушка согласилась.

— Годится.

В молчании армия Младшего приближалась к разрушенному пассажирскому вагону.

Они приближались быстро. Некоторые — быстрее, чем другие. Наиболее проворные неслись к разбитым оконным рамам, развороченным монструозными лошадьми. У Лоусона и Энн было всего несколько мгновений, чтобы прицелиться. Некоторые чудовища попросту сливались с ветром, двигаясь так быстро, что их невозможно было увидеть, пока они не оказывались совсем рядом, опуская свою нижнюю челюсть и являя на свет страшные, длинные, острые клыки, готовые впиться в горло наглым выскочкам, вздумавшим бунтовать. В глазах монстров пылало алое пламя, способное прожечь дыру в своих жертвах.

Первой, кого Энн убила выстрелом в голову, была маленькая светловолосая девочка, которой на вид можно было дать не больше десяти лет. На ее лавандовом платье ужасающе темнели пятна засохшей крови, а глаза были двумя горящими адскими безднами. Получив пулю, девчонка заверещала, как стая диких ворон, и начала сгорать на месте. Лоусон убил мужчину-вампира с глубоким неровным шрамом на лбу, оставшимся для него негласным напоминанием о навсегда ушедшей человеческой жизни.

Клыки еще одной рыжеволосой вампирши в платье жены фермера настигли Тревора чуть раньше, чем он успел застрелить ее. Острые зубы яростно впились в держащую кольт руку, заставив Лоусона плотно сжать челюсти от боли, однако сил нажать на курок ему хватило, и женщина, шипя, упала на землю, начала извиваться, словно змея, пока тело ее деформировалось и по частям обращалось в прах, а кожа оползала, как старая штукатурка.