Джон Кольер - Сборник новелл «На полпути в ад»

— Если бы я захотела разбираться в них получше, — отвечала она, — то вас в наставники не выбрала бы.

— Даже если бы я сделал тебе сверкающее ожерелье, — сказал он, — из слез невинных хористок?

— Благодарю вас! — произнесла она. — Оставьте при себе свою мишуру, а я оставлю при себе свою добродетель.

— Мишуру! — сказал он с негодованием. — Все ясно, ты ничего не смыслишь в ювелирном деле, да и в добродетели тоже. Ладно, милочка, не один способ придуман, чтобы укрощать огнедышащих дракончиков!

Однако старый сластолюбец рассудил, не приняв во внимание небесного воина. В последующие дни он ее обхаживал и так и эдак, но ни тирания, ни неуклюжая лесть отнюдь не перевешивали контраста белоснежной добродетели и его прокопченного цвета лица. Когда он хмурился, она его побаивалась, когда же улыбался, она его ненавидела с такой силой, с какой никто и нигде не ненавидел ни единого дьявола.

— Да я могу, — пригрозил он, — упрятать тебя в бутылку с виски, а уж оттуда тебе волей-неволей придется вылезти, как только первый же подвернувшийся покупатель, рыцарь плаща и костюма, вытащит пробку.

— Давайте, — согласилась она. — Он будет не противнее вас и такой же зануда.

— Возможно, — сказал он. — Хотя, насколько я понимаю, твой опыт обращения с покупателями в плаще и костюме крайне скуден. Я скормлю тебя устрице, откуда ты выйдешь заточенной в жемчужину, и обменяют тебя, при очень нескромных обстоятельствах, на вагон и маленькую тележку целомудрия, которое ты так высоко ставишь.

— Закричу во весь голос «КУЛЬТУРА»! — отвечала она весьма хладнокровно. — А жертва выхватит свой дамский пистолетик, и тогда мы обе спасемся.

— Очень мило, — сказал он. — Но ведь я могу отправить тебя на землю в качестве несовершеннолетней девушки, лет девятнадцати-двадцати. Это возраст, когда искушения подстерегают на каждом шагу, а сопротивляемость им самая низкая. А стоит тебе только согрешить, спустя семь лет аренды тебя соучастником все становится моим — душа, тело, добродетель и прочее. Именно так, — сказал он, выругавшись, — я и сделаю. Глупец я, что раньше не додумался.

Сказано-сделано. Он ухватил ее за щиколотки и метнул далеко-далеко в космические моря. Проследил, как опускается, переворачивается, поблескивает на лету ее тело, и нырнул следом как школьник за серебряной монеткой, брошенной в плавательный бассейн.

Несколько человек из простонародья, возвращаясь домой поздно вечером и переходя Бруклинский мост, показывали друг другу то, что приняли за падающую звезду; а еще позднее, выйдя на улицу после дружеской пирушки, затянувшейся на всю ночь, некий пьяный поэт вдохновился зрелищем, которое принял за розовоперстую зарю, занявшуюся в Центральном Парке и поблескивающую там сквозь ажур чахлых кустов. Однако то была вовсе не заря, а наша прекрасная юная ангелица, которая прибыла на землю в качестве молоденькой девы и успела тем временем потерять не только одежды, но и память, как это иногда случается с молоденькими девами, и блуждала меж деревьев в состоянии полнейшей непорочности.

Трудно предугадать, долго ли все это продолжалось бы, не наткнись на нашу ангелицу три добродушнейшие старые дамы, которые всегда по утрам входили в Парк первыми, дабы успеть скормить хлебные крошки своим друзьям-птичкам. Останься там наша молоденькая ангелица до часа обеденных перерывов — могло приключиться все что угодно, по-скольку при ней сохранилось очарование, и была она розовее и жемчужнее любой зари. Округлая, стройная, сочнее персиков — было, в ней что-то неудержимо притягательное.

Старые дамы, щебеча и воркуя совсем как их пернатые любимчики, с состраданием обступили это розовое совершенство, созданное из невинности и соблазнительности.

— Бедняжка! До такой крайности наверняка довел ее какой-нибудь мужчина, — прощебетала мисс Ваалстрад.

— Какой-нибудь диавол, — поправила мисс Экосез. Эта поправка немало развеселила «духа-благодетеля», незримо стоявшего неподалеку. Не в силах удержаться, он слегка ущипнул мисс Экосез, а ведь подобные знаки внимания были ей совершенно внове.

— Силы небесные! Это вы, мисс Кости? — вскричала мисс Экосез. — Правда ведь, это не вы себе позволили?

— Я? Да я вообще ничего не делала, — отвечала мисс Кости. — А что случилось?

— Я ощутила что-то вроде щипка, — сказала мисс Экосез.

— И я! — подхватила мисс Ваалстрад. — Вот прямо сию секунду.

— И я! — вскричала мисс Кости. — О Господи! Теперь мы все трое утратим память.

— Давайте со всей поспешностью отправим ее в больницу, — предложила мисс Экосез. — Сегодня Парк с утра какой-то не такой, и пташечки к нам не подлетают. Им-то сверху виднее! Через какие же испытания прошла наша бедняжечка!

Добродушные старые девы отвезли нашу прекрасную, но невезучую ангелицу в больничку для нервно-больных, где ее приняли милосердно и даже не без энтузиазма. Вскоре нашу ангелицу препроводили в маленькую палату, где стены были светло-зеленые, оттенка утиного яйца, поскольку, как выяснилось, именно такой цвет наиболее успокоительно воздействует на девиц, обнаруженных бредущими по Центральному Парку и не имеющих при себе ни одежды, ни памяти. Лечащим врачом приставили к ней некоего выдающегося молодого психоаналитика. Подобные случаи были как раз его узкой специализацией, и редко постигала его неудача, если требовалось расшевелить чьи-либо воспоминания и память.

Лукавый, естественно, притащился в больничку следом и теперь стоял там, ковыряя в зубах да наблюдая за происходящим. Он пришел в восторг, приметив, что молодой психоаналитик хорош собой — дальше некуда. Черты лица мужественны и правильны, черные глаза так и сверкают, и засверкали еще сильнее, когда психоаналитик узрел свою новую больную. Что до нее, то она стала поблескивать с отливом цвета незабудок, при виде чего дьявол снова потер руки. Все трое были довольны.

Психоаналитик был украшением своей оклеветанной профессии. Принципы у него были самые высокие, но все же не выше, чем энтузиазм по отношению к избранной им науке. Итак, отпустив медсестер, которые сопровождали больную до палаты, он уселся на стул рядом с кушеткой, на которой лежала ангелица.

— Я пришел для того, чтобы вас вылечить, — провозгласил он. — По-видимому, на вашу долю выпало какое-то мучительное переживание. Вы должны рассказать мне все, что запомнили.

— Не могу, — проговорила она едва слышно. — Ничего не помню.

— Быть может, вы все еще находитесь в шоковом состоянии, — сказал наш достойный аналитик. — Дайте мне руку, дорогая, — я хочу выяснить, холодна она или тепла и есть ли на ней обручальное кольцо.

— Что есть рука? — прошептала несчастная юная ангелица. — Что есть тепла? Что есть холодна? Что есть обручальное кольцо?