Анна Романова - Моя няня

появились тоскливые нотки. – А я тут со скуки готова на стенку лезть.

Виолетта едва сдержалась, чтобы не усмехнуться. Раз так, то значит, с самочувствием и впрямь все

не так плохо, если мать заговорила про скуку. Виолетта кивнула на пакет.

– Ничего, я тебе принесла книги, так что всё будет нормально.

Мать с любопытством посмотрела на пакет, вроде хотела даже попросить показать, но почему-то

резко передумала и задала совершенно другой вопрос:

– Как там у тебя с Игорем?

Виолетта оторопела, не зная, что сказать. Она понимала, что ложь запутает её саму в первую

очередь, но выкладывать правду не хотелось. Поэтому лишь пожала плечами. Мать недовольно

нахмурилась и покачала головой:

– Зря ты так. Ведь хороший же, вон, вернуться хочет, заново начать.

– Он на доклад бегает, что ли? – неожиданно обозлилась Виолетта. – Мне не пять лет! Сама уж как-

нибудь разберусь!

Мать обиженно поджала губы и снова попыталась взять журнал. Виолетта сделала глубокий вдох,

успокаиваясь и понимая, что срываться не стоило. Она успела перехватить руку матери.

– Извини, нервы на работе подпортили.

– Ладно, – махнула рукой мать и неожиданно резко сменила тему: – Слушай, а тебе часто сны

странные снятся?

Виолетте показалось, что вместо руки живого человека, она держит кусок льда. Но матери её ответ

не требовался, потому что она продолжала говорить:

– Перед тем, как я сюда попала, мне снилась… – на секунду замолчала, будто пытаясь подобрать

слово. Потом помотала головой: – Прости, глупости.

– Нет-нет, – Виолетта поняла, что хочет услышать это как никогда. Заметив удивлённый взгляд

матери, тут же добавила: – Если расскажешь, станет легче.

– На тебя стало сильно влиять общение с Кирой, – заметила та, но кивнула и продолжила: – Мне

снилась пропасть, такая огромная и чёрная. Я стояла на одном краю и должна была перепрыгнуть

на другой.

Виолетта почувствовала, что её бросило в жар, но не произнесла, ни звука. Мать неосознанно

пригладила волосы: совсем седые у корней и окрашенные ближе к кончикам.

– Я знала, что мне обязательно надо оказаться на противоположном краю, только… – Она сделала

вдох и как-то грустно улыбнулась. – Я знала, что и не перепрыгну. Не хватит сил, рухну прямо в

эту жуткую пропасть.

В голове Виолетты всплыл вдруг голос Богина:

– Когда не можешь решить какую-то проблему, висящую что тот Дамоклов меч, во сне приходит

такая дребедень, что рад пробуждению. И неприятности наяву не кажутся уже столь суровыми.

Голос матери стал тише, она смотрела на окрашенную бледно-жёлтой краской стену, словно там

была подсказка.

– Сон повторялся несколько раз. Но с каждой ночью пропасть становилась всё шире и глубже, а из

неё доносились голоса. Сразу я не могла понять, кого они мне напоминают, но потом осознала.

Виолетта настороженно на неё посмотрела, отведя глаза от покрытых морщинами тыльных сторон

ладоней, высохших пальцев, которые нервно комкали пододеяльник.

– Что? – тихо спросила она.

– Когда я тебя родила, – лицо матери вмиг стало задумчивым и немного отстраненным, – мне

пришлось туго. Чувствовала себя отвратительно, хоть до этого на здоровье не жаловалась. Врачи

говорили всякую чушь про ослабленный организм и нехватку витаминов. Пичкали меня

снотворным, потому что сама заснуть я не могла.

Виолетта ободряюще погладила её по руке. Мать бросила благодарный взгляд, прокашлялась,

словно голос не хотел слушаться, и снова заговорила:

– В одну такую ночь я услышала голос. Женский. Очень хриплый и отрывистый, при этом, когда

незнакомка произносила слова, казалось, что ей тяжело, будто в её горле что-то клокотало, отчего

речь получалась с каким-то отвратительным бульканием.

Виолетта знала, что это был за хриплый голос. И кто приходил ночью, но даже затаила дыхание,

опасаясь, что мать резко переключится на другую тему, так и не договорив до конца.

– Это было несколько раз, – почти прошептала мать. – Она приходила к моей постели, замирала и

долго стояла. Я слышала тяжёлое дыхание: порой дальше, а порой – совсем близко. Хотелось

открыть глаза, но сил не хватало. Крик сам рвался из горла, но застревал, и губы казались тяжелее

камня. Потом, сквозь тяжёлую пелену полузабытья и таблеток, я снова слышала голос.

Виолетта сидела неподвижно. Она знала и про голос, и про крик, которому просто нельзя

сорваться с губ, потому что чудовище, приходившее в детстве, сразу заберёт её с собой, стоит

лишь пискнуть.

На некоторое время в палате повисла тишина. Виолетта посмотрела на мать:

– Почему ты молчала об этом?

Та чуть пожала плечами, будто показывая: а смысл трепаться?

– Я об этом просто забыла. Надолго. Даже во время поисков этой дряни. Просто вылетело из

головы, а тут это… – мать сделала рваный вдох. – Оно вернулось.

Виолетта вздрогнула от того, каким тоном это было сказано: бесконечно тоскливым и полным

дикого страха.

– Но если бы знала, как я не хочу, чтобы оно появилось ещё раз.

Язык одеревенел, мысли путались, как у пьяной. Виолетта понимала, что надо что-то сказать,

найти слова ободрения, но ничего на ум не шло.

Скрипнувшая дверь и вошедшая медсестра спасли её. Та самая Ниночка, добрая душа, давшая

журнал.

– Виолетта Сергеевна, понимаю, что вы ни наговоритесь никак, но распорядок у нас железный.

Вашей матери нужен покой.

– Да-да, конечно.

Виолетта поднялась со стула, мать каким-то образом сумела побороть свои страхи и теперь вновь

выглядела, как в момент прихода дочери.

– Завтра приходи, – сказала она и улыбнулась. – Если хочешь, с подругой, а то я тут совсем скисну.

Даже посплетничать не с кем.

Нина бросила на неё неодобрительный взгляд, но ничего не произнесла, сделав вид, что занята

шприцем, в который набирала лекарство.

Виолетта склонилась, ещё раз коснулась губами её щеки и шепнула на ухо:

– Всё будет хорошо.

Не дав опомниться, быстро попрощалась и покинула палату. Мигом стало душно, желудок сжался,

к горлу подкатила дурнота. Виолетта прекрасно понимала, что надо сделать что-то из ряда вон

выходящее, чтобы всё-было-хорошо. «Всё будет хорошо» – это такая формула, глупая мантра, к

которой прибегают люди, когда видят, что всё отвратительно. И в то же время где-то внутри

появилось странное ощущение: теплое, маленькое, как тлеющий уголёк, но всё же дававшее

надежду. Она ещё не могла полностью его осознать, но чувствовала, что выход уже найден, только

до него нужно добраться.

Некоторое время она шла по дороге, проигнорировав остановку. Холод приводил мысли в порядок