Роберт Чемберс - Послание из тьмы

Улицу Сент-Оноре заливало весеннее солнце. Сбежав по ступенькам с церковного крыльца, я увидел на углу тележку цветочницы: желтые нарциссы, бледные фиалки Ривьеры, темные русские фиалки и белые римские гиацинты в золотом облаке мимозы… По улице толпами фланировали искатели воскресных развлечений. Взмахнув своей тросточкой, я засмеялся, как они. Кто-то задел меня, проходя мимо. Прохожий не оглянулся, но его бледный профиль выражал ту же неукротимую злобу, что и глаза. Я следил за ним, пока он не скрылся из виду. Его гибкая спина тоже таила угрозу; казалось, будто он целеустремленно шагает куда-то, где добудет орудие моей погибели.

Ноги мои подгибались, я едва мог идти. Во мне просыпалось смутное ощущение какой-то давно позабытой провинности. Мне уже начало казаться, будто я заслуживаю той кары, которой угрожал органист, – за нечто давнее, очень, очень давнее. Долгие годы вражда дремала, но не исчезла, и вот теперь она готова была пробудиться и обрушиться на меня. Однако я не хотел сдаваться; из последних сил ускорив шаг, я прошел по улице Риволи, пересек площадь Согласия и добрался до набережной. Больными глазами смотрел я, как сверкают солнечные блики среди белой пены фонтана, на тускло-бронзовых телах речных богов. Триумфальную арку вдалеке окутывала сиреневая дымка, к ней сходились бесчисленные ряды серых стволов, а обнаженные кроны деревьев лишь слегка подернулись зеленью. И вдруг я снова заметил человека в черном – он шел в мою сторону по одной из каштановых аллей Кур-ла-Рен.

Я ушел от реки, бросился вслепую к Елисейским полям, дошел до самой арки. Лучи заходящего солнца падали на зеленую лужайку Рон-Пуэна, и в их сиянии мой преследователь сидел на одной из скамеек, рядом с детьми и молодыми матерями. Он ничем не отличался от любого горожанина, наслаждающегося воскресным досугом, от меня самого. Я чуть не произнес эти слова вслух, но при этом я отчетливо различал выражение безграничной ненависти на его лице. А ведь он даже не смотрел на меня! Крадучись, прошел я мимо него и потащился дальше по авеню, хотя ноги будто свинцом налились. Я знал, что каждая новая встреча с ним приближает исполнение его замысла и мою погибель. И все же я пытался спастись.

Последние лучи заката пронизали великую арку. Я прошел под ней – и столкнулся с черным человеком лицом к лицу. Только что я оставил его далеко отсюда на Елисейских полях, и вот он – идет мне навстречу в потоке парижан, возвращающихся из Булонского леса. Он прошел так близко, что задел меня. Его хрупкость была обманчива: казалось, что под просторной черной одеждой таится сталь. В его поведении не было признаков ни спешки, ни усталости, вообще никаких человеческих чувств. Все существо его выражало лишь волю и силу, нацеленную на меня.

В смятении я проследил за ним; он удалялся вниз по широкой авеню, запруженной толпой, среди блеска колес, лошадиной сбруи и касок гвардейцев.

Вскоре он скрылся из виду, тогда я повернулся и побежал. Добежал до леса, прошел его насквозь и, не останавливаясь, дальше и дальше… Не знаю, куда я шел, но по прошествии немалого, как мне казалось, времени наступила ночь, и я осознал, что сижу за столиком в маленьком кафе. Я побрел обратно через лес. Прошло уже несколько часов с момента нашей последней встречи. Физическое переутомление и душевные страдания лишили меня способности думать или чувствовать. Я устал, ужасно устал! Я хотел спрятаться в своей норе и решил пойти домой. Но до него еще нужно было дойти.

Я живу в Драконьем дворе – это узкий проход, соединяющий улицу Ренн с улицей Дракона.

Драконий двор называют «тупиком», выйти из него могут только пешеходы. Над входом со стороны улицы Ренн есть балкон, опорой которому служит фигура железного дракона. Сам двор представляет собой два ряда высоких старых домов, они же закрывают и проемы, ведущие на обе улицы. Створки огромных ворот днем распахиваются внутрь глубоких арок, а в полночь их запирают. Чтобы войти после этого часа, нужно звонить в особые боковые дверцы с обоих концов. Проход вымощен брусчаткой; там, где она просела, застаиваются неаппетитные лужи. К дверям, выходящим во двор, ведут крутые ступеньки. Нижние этажи заняты лавочками подержанных вещей, железного лома и мастерскими: жестянщики, водопроводчики. День-деньской двор полнится перестуком молотков и лязгом металла.

Как ни прозаично все, что делается внизу, выше находится место веселью, уюту и усердной, честной работе.

На пятых этажах располагаются мастерские архитекторов и художников, берлоги немолодых студентов вроде меня, предпочитающих жить в одиночестве. Когда я впервые поселился здесь, я был молод. И жил не один.

Мне пришлось пройти пешком немалую часть пути, прежде чем появились хоть какие-то экипажи, но наконец, уже совсем рядом с Триумфальной аркой, мне попался свободный извозчик, и я нанял его.

От арки до улицы Ренн езды не менее получаса, а если вас везет лошадь, которая с утра обслуживала праздных гуляк, то и гораздо больше.

У меня было довольно времени, чтобы несколько раз встретиться с моим врагом, прежде чем я вступлю под защиту драконьих крыл, однако его нигде не было видно, а между тем убежище мое было уже близко.

Перед большими воротами играла кучка детей. Наш консьерж и его жена с черным пуделем прогуливались по площадке, присматривая за порядком; на тротуаре несколько пар танцевали вальс. Я ответил на их приветствия и поспешно вошел во двор.

Обитатели двора еще не возвратились с гулянья. Вокруг было пустынно; несколько газовых фонарей, подвешенных высоко вверху, светили тускло.

Моя квартира находилась в верхнем этаже дома, стоявшего в средней части двора, поднимался я к ней по лестнице, которая начиналась почти от края тротуара. Я ступил на порог открытой двери, уже видя перед собою старые, расшатанные, добрые ступеньки, которые вели к месту отдохновения, к убежищу. Но, оглянувшись через правое плечо, я увидел врага. Он стоял в десяти шагах от меня. Видимо, он проник во двор следом за мной.

Теперь он надвигался – не медленно, не быстро, но прямо на меня. И теперь он смотрел на меня в упор. В первый раз после того, как наши взгляды скрестились в пространстве церкви, мы смотрели друг на друга, и я знал, что мой час пробил.

Не спуская с него глаз, я стал пятиться по двору, надеясь ускользнуть через выход на улицу Дракона. Но его взгляд говорил, что он не даст мне уйти.

Казалось, будто это движение по двору длилось века: я отступал, он шел вперед, в мертвой тишине; наконец на меня упала тень арки, еще шаг – и я очутился под ней. Здесь я собирался развернуться и одним прыжком выскочить на улицу. Однако для арки тень была слишком густой, она скорее напоминала темноту склепа. Большие ворота, ведущие на улицу Дракона, были закрыты. Об этом свидетельствовала и окутавшая меня тьма, и мгновенно изменившееся лицо преследователя. Оно словно светилось в темноте, быстро приближаясь ко мне! Прочные своды, громадные запертые ворота, холодное железо их засовов – все, все было на его стороне. То, чем грозил он мне, сбывалось: опасность сосредоточилась и нацелилась на меня из бездонной глубины теней; ее острие таилось в инфернальном взгляде врага и готово было ударить. Потеряв всякую надежду, я оперся спиной о запертые ворота и принял его вызов.