Роберт Чемберс - Послание из тьмы

«Однажды я потеряла кольцо – прекрасное кольцо с бриллиантом, раньше принадлежавшее самой королеве. Его подарил мне один откупщик, позднее перерезавший себе горло, потому что я прогнала его прочь. Я думала, что кольцо украли, и подозревала в этом кого-то из своих людей, но так и не нашла никаких следов. Полиция же решила, что оно упало в канализацию. Мы спустились туда – я была в лучшем своем платье, потому что не могла никому доверить судьбу моего чудесного кольца! С тех пор я узнала много нового о канализационных трубах, а также о крысах, но я никогда не забуду ужас, который тогда испытала, – стена сверкающих глаз начиналась сразу за границей света зажженных факелов. Итак, мы очутились прямо под моим домом, обыскали все сливные отверстия и там, в грязи, нашли мое кольцо, а затем вернулись назад. Но перед этим обнаружили кое-что еще! Когда мы уже подходили к двери, толпа канализационных крыс – в человечьем обличии на сей раз – окружила нас. Они рассказали полицейским, что один из них не вернулся назад из этой трубы. Он отправился туда незадолго до нас и, если даже заблудился, все равно не мог уйти далеко. Они попросили нас помочь в поисках своего товарища. Меня пытались не пустить вместе со всеми, но я настояла на своем. Это было новое волнующее приключение, и разве я только что не возвратила себе кольцо? Мы прошли не так уж много, прежде чем наткнулись на то, что искали. Там скопилось немного воды, и дно трубы было засыпано битым кирпичом и прочим мусором. Этот человек сражался до конца, даже после того, как погас его факел. Но их было слишком много! Они быстро с ним справились! Кости были еще теплыми, но уже без единого кусочка мяса. Они сожрали даже своих сородичей, и крысиные кости лежали вперемешку с человеческими. Они восприняли все спокойнее тех других – которые прозывались людьми, но принялись потешаться над своим мертвым товарищем, хотя и собирались помочь ему, пока он был жив. Что за вздор! Какая разница – живой он или мертвый?»

«И вам не было страшно?» – удивился я.

«Страшно? – рассмеялась она. – Мне страшно? Спросите у Пьера! Правда, я была тогда моложе, чем сейчас, и, когда мы шли по этой трубе, окруженные стеной голодных глаз, двигающейся вслед за светом факелов, я чувствовала себя неуютно. Но я шла впереди мужчин! Такая уж у меня привычка. Я никогда не позволяла мужчинам быть впереди меня. Все, что мне нужно, – это оружие и возможность! И они съели его целиком – не оставив никаких следов, кроме обглоданных костей; и никто не узнал об этом, не услышал ни единого слова!»

Она снова зашлась в приступе отвратительного смеха, вытерпеть который было выше моих сил. Однажды наша великая поэтесса так описала свою поющую героиню:

Те же слова подходили и к смеху этой старой карги, с единственной разницей, что не может быть ближе не к Богу, а к дьяволу резкий, злобный, самодовольный, жестокий смех, а в придачу – хитрая ухмылка на ужасном лице, напоминающем маску из древней трагедии, и блеск желтых зубов на бесформенных деснах. Этот смех и эта ухмылка яснее всяких громогласных слов объяснили мне, что моя смерть уже предрешена, и убийцы дожидаются только подходящего момента, чтобы покончить со мной. Я прочитал между фраз ее жуткой истории отданный сообщникам приказ:

«Подождите, – словно бы говорила она. – Ваша очередь еще не пришла. Я должна нанести первый удар. Найдите мне оружие, и я не упущу своей возможности. Он не должен уйти! Не дайте ему закричать, и никто никогда не узнает об этом. А крысы доведут дело до конца».

Становилось все темнее, приближалась ночь. Я незаметно осмотрел хижину – все было по-прежнему. Окровавленный топор в углу, кучи мусора и глаза, выглядывающие из-за груды костей, а также сквозь щели у самого пола.

Пьер с показной сосредоточенностью снова набил трубку, затем разжег ее и задымил.

«Надо же, темно-то как! – воскликнула старуха. – Пьер, будь хорошим мальчиком, засвети лампу!»

Пьер поднялся, чиркнул спичкой и поднес ее к фитилю висевшей на стене лампы с отражателем, отбрасывающим свет во все стороны.

Очевидно, ею пользовались, когда разбирали мусор по ночам.

«Не эту, глупенький, не эту! Фонарь!» – поправила его старуха.

Пьер тут же задул лампу.

«Хорошо, матушка, хорошо, сейчас я его найду».

Он поспешил в левый угол хижины, а старуха повторила из темноты:

«Фонарь, фонарь. О, это самый удобный светильник для таких бедолаг, как мы. Фонарь – верный друг революции. И друг шифонье. Он продолжает служить даже там, где все остальное бесполезно».

Едва она произнесла эти слова, как вся постройка заскрипела и по крыше словно бы что-то протащили.

Я снова прочитал между строк и расшифровал ее рассказ о фонаре:

«Пусть один из вас заберется на крышу с удавкой и задушит его, если у нас ничего не получится и он выскочит наружу».

Я заглянул в щель и заметил темные очертания петли на фоне грязновато-бурого неба. Вот теперь я точно оказался в западне!

Пьеру не понадобилось много времени, чтобы отыскать фонарь. Я же не отводил глаз от темного силуэта старухи. И когда Пьер чиркнул спичкой, я успел заметить, что она подняла с земли невесть как оказавшийся там длинный острый нож или кинжал и тут же спрятала его в складках своего одеяния. Скорее всего, это был хорошо заточенный разделочный нож с острым концом.

Фонарь загорелся.

«Неси его сюда, Пьер, – велела старуха. – Поставь возле входа, чтобы мы могли полюбоваться на него. Посмотрите, как он прекрасен! Он отгоняет от нас тьму – как раз то, что нужно»!

То, что нужно для ее замысла! Фонарь светил прямо мне в лицо, оставляя в полутьме и ее, и Пьера, сидевших по разные стороны от меня.

Время нападения приближалось, но теперь мне было ясно, что сигнал должна подать старуха, и я внимательно наблюдал за ней.

Я был совершенно безоружен, но заранее решил, что делать. Первым же движением необходимо схватить стоявший в углу топор, а затем пробиваться к выходу. Или, по крайней мере, сопротивляться до конца. Я оглянулся, чтобы определить местоположение топора, поскольку не имел права на ошибку, дальше время будет стоить очень дорого, если оно вообще у меня будет.

Боже милостивый, топор исчез! Весь ужас положения мгновенно обрушился на меня, но мучительнее всего было думать о том, какие страдания все это принесет Элис. Либо она решит, что я обманул ее, – а любой любящий или когда-то любивший человек может представить невыносимую горечь подобных мыслей, – либо будет все так же ждать меня, даже после того как я покину этот мир, и тогда отчаяние вкупе с несбывшимися надеждами отравят всю ее дальнейшую жизнь. Сама беспредельность ожидающей ее боли придала мне сил и помогла выдержать испытывающие взгляды злоумышленников.