Игорь Колосов - Лилипут

Перед его мысленным взором предстала вдруг безобразная картина, которая, казалось, могла родиться лишь в воображении душевнобольного человека: Лилипут, разрубленный на куски, но все-таки живой. Отрубленная маленькая ручка двигается, пальцы сжимаются в миниатюрный кулачок. Голова катается по полу, лицо застыло в ужасном оскале, желтые зубки превращаются в громадные острые клыки. Внезапно губы зашевелились — голова что-то говорит, но Дэнни ничего не слышит. Видение настолько реально, что ребенок подпрыгивает, услышав голос Лилипута, и это возвращает его к действительности.

— Дэнни, ты такой плохой мальчик, что я даже не мог себе это представить! — Лилипут говорит так, словно минуту назад ему никто ничего не отрезал. Нормальный человек не смог бы так быстро свыкнуться с подобной болью. Но человек не способен на то, на что способен Лилипут. — Ты маленький негодяй! Ты сделал плохо, очень плохо. И не мне, а всем вам. Ты отрубил мою ножку! — Человечек опять заверещал. Он дул на культю, как будто это могло уменьшить боль. Дэнни, не двигаясь, ожидал, что предпримет дальше его враг. — Я давно хотел преподнести подарочек этому вонючему городку, давно, очень давно. Только мне не хватало на это сил, но теперь… Боль, которую ты заставил меня испытать, паршивец, поможет мне. Вам всем будет хорошо! Вам всем это понравится! — Человечек захлебывался скороговоркой; он говорил так быстро, что все слова сливались в одно, и все же Дэнни понимал его. — Вы все задохнетесь в этом занюханном городишке. Я вам обещаю это. Вы будете торчать здесь до самой своей смерти, только так! Конечно, и тебе, и всем остальным захочется уехать, только вряд ли это у вас получится. И я бы не советовал тебе это делать. Даже и не пытайся смыться, не то умрешь, как твоя мамочка! — Лилипут засмеялся своим старческим хрипом-кашлем. Его последние слова вывели мальчика из оцепенения. Дэнни почувствовал, как в его душе поднимается волной глухая ярость. Словно кто-то подтолкнул его. Человечек резко оборвал смех. — Дэнни, меня нельзя трогать. Меня можно лишь обходить стороной или смириться с тем, что я есть. Делаешь мне зло — получаешь зло многократно. Не делаешь мне зла — так и быть, умрешь легко. Со мной нельзя бороться. Меня нельзя убить, даже разрубив на кусочки. Я все равно остаюсь, я все равно остаюсь, я не исчезаю никуда. Я только принимаю другую форму. На самом деле я совсем не то, что ты видишь, я — совсем иное, и ты не сможешь понять меня своим детским умишком. Я…

Лилипут увлекся, дав тем самым возможность мальчику собраться с духом. Человечек смотрел на Дэнни, но почему-то не отреагировал на его прыжок. Лишь несколько позже Дэнни подумалось, что в тот миг Лилипут как будто ЖЕЛАЛ смерти. Может, потому он так и вел себя? Дэнни метнулся к столу, правая рука ткнулась в глубь ящика. Сверкнуло лезвие. Лилипут оборвал свой лепет, в глазах у него мелькнул страх (так, во всяком случае, показалось мальчику). Нож опустился на маленькое покатое плечико и глубоко вошел в тело. Послышался треск ключицы, лицо человечка сморщилось так, что глаза превратились в узкие щелки. Мальчик тоже скривился от ужаса, отвращения и странного чувства, что он убивает живое существо. Эти минуты Дэнни не сможет забыть до конца своих дней. Они оставили в его сознании глубокий след, словно шрам от раны. Эти минуты стали как бы отдельной, особой жизнью в общем течении его жизни. Эту особую, иную жизнь Дэнни прожил за три-четыре минуты. Много позже это вспоминалось ему как некая галлюцинация, туманное видение, запечатлевшийся навсегда сон. Но Дэнни Шилдс знал, что все это было на самом деле. Нож входил в миниатюрное тельце, погружаясь все глубже и глубже. Трещали кости, Лилипут как бы ссыхался, остались только губы, открытые в дикой животной усмешке. А потом все остановилось..

Дэнни не почувствовал ни страха, ни удивления, он словно был отгорожен какой-то пеленой, позволявшей все видеть, но ничего не чувствовать. Он был по-прежнему в этом доме… Только теперь это был дом не Уилла и Энн Шилдс, это был дом Алекса и Саманты Тревор. Он видел это отчетливо. Другая мебель, все другое. И теперь в этой комнате жил не вредный мальчишка Джонни, а две привлекательные девочки — Стефани и Анна Тревор. Обе наряжали куклу. Одна помогала другой. Неудивительно — они всегда были вместе. Разница в год и два с половиной месяца была несущественной.

— Рори, этот противный мальчишка, сегодня ударил меня! — пожаловалась Анна, застегивая зеленую пуговичку на спине игрушки.

— Не обращай внимания! — успокоила ее Стефани, одергивая платьице куклы. — Папа говорит, что все возвращается, так что не волнуйся.

Девочка гордо взглянула на сестру Обе тоненькие, похожие друг на друга. Увидев их вместе, все безошибочно называют их сестрами. Их схожесть бросается в глаза. Белокурые длинные волосы ниспадают на плечи, голубые глаза кажутся осколками яркого октябрьского неба. Одна из них — Анна — и в самом деле родилась в октябре. Только в октябре в солнечный и сухой день небо бывает такой яркой слепящей голубизны, что становится больно глазам. У обеих сестер аккуратные маленькие носики, вызывающие у прохожих матрон — маминых подруг и родственниц — неописуемый восторг.

— Забудь про Рори! — продолжает свои наставления Стефани. — Он свое получит, он говнюк, так что получит свое! — На секунду девчушка отрывается от куклы, чтобы поковыряться в своем хорошеньком носике.

— А что значит «все возвращается»? — спрашивает Анна. Она тоже на миг забывает про свою любимую куклу и наблюдает, как сестра ковыряет пальчиком в носу, делая одну ноздрю в три раза шире другой. Наконец Стефани выковыривает большую козюлю и смотрит на нее так, словно недоумевает, как она могла оказаться в ее изящном носике. «Сожри ее, дура!» — думает про себя Анна. Несмотря на внешнюю идиллию, она НЕНАВИДИТ свою сестру. Впрочем, она уверена, что Стефани отвечает ей тем же. Стефани щелчком посылает козюлю вверх, и она улетает куда-то за книжную полку. Стефани улыбается своей ловкости. «Чтоб у тебя повыпадали все зубы!» — говорит про себя Анна.

— Что ты спросила? — Стефани переводит все внимание на младшую сестру.

— Я спросила: как это, «все возвращается»? — говорит Анна, а про себя добавляет. «У, дура безмозглая! Ты наверняка станешь первой шлюхой Оруэлла, когда вырастешь!»

— Это значит, что, ударив тебя, Рори ударил с-е-б-я!

— Как это? — Анна обескураженно смотрит на сестру. Та, чувствуя, что заставила свою младшую смотреть себе в рот, молчит, наслаждаясь эффектом. Странно, но, повторяя слова отца, не всегда понятные ей самой, она заставляет Анну смотреть на себя снизу вверх.

— Стефи! — плаксиво повторяет Анна. — Ну как это — все возвращается? — Она готова придушить свою сестру за то, что та тянет резину. — Почему Рори, ударив меня, ударил себя?