Игорь Колосов - Лилипут

Рори резко встал, и нож оказался в дюйме от его живота. Анна зажмурила глаза. Вот-вот она услышит стон брата, а потом — чавкающие звуки ударов ножом в живот. Рори смотрел на Саманту, и женщине показалось, что он смотрит СКВОЗЬ нее.

— Давай, убей меня, и покончим на этом! — Точно таким же тоном после спора, что подать на ужин — спагетти с соусом или бекон с яйцами, — Рори мог бы сказать: «Поджарь мне бекон, и покончим на этом».

Его побледневшее лицо ничего не выражало. Глядя в его пустые, равнодушные глаза, миссис Тревор вдруг поняла, что ее сын НЕ ТОЛЬКО НЕ БОИТСЯ, но даже ХОЧЕТ, чтобы она это сделала. Саманта почувствовала, как вся клокотавшая за секунду до того ненависть уходит из нее, как воздух из воздушного шарика, у которого порвалась и ослабла ниточка. Тяжелая усталость внезапно навалилась на нее. Саманта бросила нож на пол, рухнула рядом как подкошенная и зашлась в истерике. Изящные длинные пальцы пытались порвать в клочья ковер, лак осыпался чешуйками с накрашенных ногтей. А Рори так и остался стоять, словно решил медитировать стоя.

После этого случая мать кричала и ругала Рори лишь при крайней необходимости. Впрочем, парень сам производил не больше шума, чем чья-нибудь тень. Казалось, до него вдруг дошло (могло оказаться слишком поздно), что он был на волосок если не от смерти, то от множества ножевых ранений, доведя мать до такого состояния, что просто удивительно, как она не совершила того, чем грозилась. Все члены семьи держались друг от друга на почтительном расстоянии. Главной заботой матери по-прежнему оставалось, как бы кто не вынес сора из избы. Она как огня боялась соседских пересудов, страшась потерять репутацию благополучной семьи. А что происходит в душах ее детей, интересовало ее в последнюю очередь.

Для Дэнни Шилдса это невидимое присутствие при некоторых сценах из жизни семейства Тревор явилось потрясением. И не потому, что он слегка приоткрыл занавес над тем, что составляло предысторию трагической ночи, оборвавшей жизнь целой семьи. Главным было то, что Дэнни, вонзив нож в Лилипута, как бы погрузился сам в другой мир, который сделал возможным невероятное: позволил наблюдать жизнь минувшую и одновременно приостановил течение времени в реальном мире, в котором жил сам Дэнни.

Каким образом Дэнни видел семью, жившую раньше в его доме? Где он был на самом деле в этот момент? Может, он был в ком-то из этих людей? Этого Дэнни не знал. Но ему вдруг показалось, что он случайно вклинился в чужие воспоминания. Если допустить, что Лилипут умирает и что перед ним (как и перед человеком перед смертью) проходит вся его жизнь, словно фильм, запушенный с убыстренной скоростью, то увиденное мальчиком можно было принять за то, что видел перед смертью Лилипут. Это была безумная мысль, но Дэнни она показалась вполне нормальной. Одно оставалось неясно — почему видение оборвалось так резко, не дойдя до логического завершения? Только много позже, когда видение вновь повторилось, мальчика посетила шальная мысль. На самом деле физическая смерть маленького тельца Лилипута отнюдь не означала его ОКОНЧАТЕЛЬНУЮ смерть. Лилипут умирал гораздо медленнее. А долгая кончина растянула также и видения, которые Дэнни мог видеть одновременно с Лилипутом.

От первого сеанса наблюдения за жизнью в семье Тревор Дэнни отвлекли ужасные вопли человечка, в тело которого он всадил нож. Лилипут просто разрывался от крика, но вместе с тем вопли были как будто урезаны какими-нибудь чудовищными ножницами, чтобы не допустить их распространения за пределы дома. Дэнни был уверен, что в коридоре (не говоря уж о спальне отца на первом этаже) крики резали слух так, словно кто-то стрелял из автомата над самым ухом того, кто там находился. Дэнни хотел вытащить нож, разрубивший верхнюю часть туловища Лилипута на две части, но новая волна гнева, подступившая к сердцу, заставила еще сильнее нажать рукой на рукоятку. Крик Лилипута захлебнулся. Мальчик увидел, как между двумя расчлененными половинками растекаются желтовато-бордовые внутренности. Это месиво выглядело живым, сползая по полам черного плаща на дно ящика. Плащ каким-то образом держался на теле захлебывавшегося от боли существа.

Дэнни почувствовал приступ рвоты. Неожиданно для самого себя он вытащил из тела нож и стал наносить все новые и новые удары, превращая Лилипута в жуткое месиво из внутренностей, белой бороды и одежды. Наконец Дэнни не выдержал. Его начало рвать. То, что осталось от Лилипута, покрылось комками блевотины. А мальчик все бил, бил, бил… Но вдруг эта мерзкая каша вполне отчетливо пропищала (Дэнни различал каждое слово):

— ТЫ МЕНЯ НЕ МОЖЕШЬ УБИТЬ! Я — не то, ЧТО ТЫ ВИДИШЬ! Я — СОВСЕМ ДРУГОЕ! — Дэнни увидел в кровавой каше две не соединенные между собой полоски губ с прилепившимися к ним белыми волосиками. Губы казались отдельным существом среди пузырившейся массы внутренностей и блевотины. Выговаривая слова, они шевелились, хотя, как показалось мальчику, двигались совсем не так, как нужно было, чтобы их произнести. — Если б ты меня увидел таким, какой я на самом деле… — верещали губы; тонкий осколок белой кости просунулся между ними. — Твой разум бы НЕ ВЫДЕРЖАЛ! И меня нельзя убить; я останусь НАВЕЧНО. Пока существуют люди, Я БУДУ ЖИТЬ! — Обломок кости исчез между губ, точно испугавшись Дэнни.

При виде шевелящихся губ среди месива из мяса и блевотины Дэнни показалось, что он сходит с ума. Уже не думая ни о чем, он взмахнул ножом и… принялся бить, раз за разом, по губам Лилипута.

— ТЫ… ПЛО… МАЛЬ… ОЧЕНЬ ПЛ… — Удары словно рассекали слова. Дэнни перестало рвать, рвать было уже нечем, но желудок по-прежнему спазматически сокращался. Лоб горел, в висках стучало, холодный пот стекал быстрыми струйками по спине, а правая рука казалась неживой. — ТЫ ЕЩЕ ПОЖАЛ… ВАМ ВСЕМ БУД… ПЛО… ЭТ… СТАН… ГОРОД… НАВ… И… Т… СДОХ…

Еще удар, и от губ ничего не осталось — они продали в кровавом месиве. Голос оборвался, но звуки, похожие на те, что слышатся, если залить молоком кукурузные хлопья, все продолжались. Дэнни смотрел остекленевшими глазами на куски мяса, осколки кости и ошметки миниатюрных внутренностей, плавающие и медленно кружащиеся в желто-красной жиже. Внезапно из этого месива высунулась ручка. Это могло показаться даже забавным, если б не было так страшно. Дэнни похолодел всем телом. Ручка была в кровавых пятнах, на коже и между пальцами приклеились кусочки кости и (как показалось Дэнни) печени. Рука сжалась в кулачок, который одну-две секунды сотрясался, грозя Дэнни. Затем кулачок стал пропадать, тая и расплываясь, словно мороженое на солнцепеке. В этом кулаке, только что им виденном, как будто сосредоточился весь пережитый им ужас, и приступ страха и омерзения был так силен, что у Дэнни едва не подкосились ноги. Мальчик чудом удержался на ногах. От стоявшей перед глазами картины к горлу снова подступила тошнота. Дэнни ощущал трепыхания своего желудка, словно живую птицу. И мальчик… не выдержал.