Дин Кунц - Призрачные огни

Холодный, жесткий скрежет металлических ключей о замок почему-то напомнил Бену клацанье смертоносных мечей.

Он заметил коробку охранной сигнализации с индикаторными глазками у двери, но система, по-видимому, не была включена, потому что ни один огонек на панели не горел.

Рейчел все продолжала возиться с замком. Бен предположил:

– Может быть, замки после твоего ухода сменили?

– Сомневаюсь. Он был так уверен, что я вернусь рано или поздно. Эрик вообще был очень уверенным в себе человеком.

Наконец Рейчел попала ключом в скважину. Замок открылся. Она распахнула дверь, заметно нервничая, протянула руку, зажгла свет в вестибюле и вошла в дом, держа пистолет наготове.

Бен последовал за ней, чувствуя, что они поменялись ролями, что пистолет должен был бы держать он, и оттого ощущая себя несколько глупо.

В доме стояла полная тишина.

– Думаю, мы тут одни, – сказала Рейчел.

– А кого ты ожидала встретить? – спросил Бен. Она промолчала.

Несмотря на то что сама же предположила, что они тут одни, пистолет она не опустила.

Они медленно переходили из комнаты в комнату, всюду включая свет, и интерьер этих комнат усиливал впечатление от дома. Большие, с высокими потолками, белыми стенами и огромными окнами, много воздуха, полы покрыты мексиканской плиткой, в некоторых комнатах камины из камня или из керамической плитки, дубовые шкафы отличной работы. Гостиная и примыкающая к ней библиотека без усилий вместили бы человек двести пятьдесят гостей, собравшихся на вечеринку.

Мебель – голый модерн и строго функциональна, как и сама архитектура дома. Диваны и кресла обтянуты белой тканью без какого-либо рисунка. Кофейные и журнальные столики и столы, разбросанные то тут, то там, – тоже простые, отделанные блестящей эмалью, белой или черной.

Предназначением этого строгого интерьера было создавать ненавязчивый фон для весьма эклектичной коллекции картин, антиквариата и современных произведений искусства. Каждый из этих предметов, представляющих порой большую ценность, искусно подсвечивался либо сбоку, либо с помощью закрепленных на потолке маленьких прожекторов. Над камином висело керамическое панно Уильяма де Моргана, выполненное, как сказала Рейчел, для царя Николая I. Неподалеку Бен увидел также сверкающее полотно Джексона Поллока и римский мраморный бюст первого века до нашей эры. Древнее было перемешано с современным, образуя непривычные, но впечатляющие сочетания. Вот панно Кирмана, относящееся к XIX веку и изображающее жизнь персидских шахов, рядом – смелая картина Марка Ротко, на которой нет ничего, кроме ярких цветных полос, и тут же – пара подставок из хрусталя, на которых установлены изысканные вазы династии Мин. Все поражало воображение и тревожило – больше похоже на музей, чем на дом, где живут люди.

Хоть он и знал, что Рейчел была замужем за богатым человеком и стала очень богатой вдовой в это утро, Бен совсем не задумывался, как может повлиять ее богатство на их отношения. Теперь же ее новый статус смущал его и мешал, словно кость в горле. Богата. Рейчел была дьявольски богата. Впервые это обстоятельство стало иметь для него значение.

Он сознавал, что ему надо присесть и как следует обдумать, а после поговорить с ней о значении такого количества денег и о том, к каким, возможно, совершенно неожиданным изменениям в их отношениях все это может привести. Однако было не место и не время обсуждать подобный вопрос, и он решил выбросить его на время из головы. Что было непросто. Состояние в несколько десятков миллионов, как сильный магнит, неизбежно притягивало воображение, вне зависимости от того, какие важные дела требовали сейчас внимания.

– И ты жила здесь шесть лет? – недоверчиво спросил он, идя за ней через стерильные прохладные комнаты мимо аккуратно разложенных и развешанных экспонатов.

– Да, – ответила она, несколько расслабляясь По мере того, как они проходили по дому, не встречая никакой опасности. – Шесть долгих лет.

Они все шли через белые сводчатые покои, и с каждым шагом этот странный дом все больше напоминал собой громадный кусок льда, в который в результате какой-то катастрофы оказались вкраплены десятки великих произведений искусства.

– Все это выглядит как-то… отталкивающе, – заметил Бен.

– Эрику не нужен был настоящий дом. Я хочу сказать, уютный, такой, в котором можно жить. Он вообще не обращал внимания на то, что его окружает сейчас. Он жил в будущем. От этого дома только и требовалось, что служить памятником его успеху, поэтому он такой, каким ты его видишь.

– Я надеялся узреть здесь что-то от тебя, хоть где-нибудь, но так ничего и не заметил.

– Эрик не позволял вносить изменения в интерьер.

– И ты с этим мирилась?

– Да, я мирилась.

– Не могу себе представить, что ты была счастлива в этом леденящем душу месте.

– Ну, все было не так уж скверно. Правда. Здесь действительно есть великолепные вещи. Некоторые из них можно изучать часами… размышлять о них… и получать большое удовольствие, пожалуй, даже высокое наслаждение.

Его всегда поражала способность Рейчел находить что-то позитивное даже в самых трудных обстоятельствах. Она умела извлечь всю возможную радость и удовольствие из ситуации и постараться не обращать внимания на неприятные аспекты. Ее характер, настоящий характер человека сегодняшнего дня, ориентированный на светлые стороны, был надежной защитой от превратностей жизни.

В бильярдной, расположенной в глубине дома на первом этаже, окнами выходящей на бассейн, внимание сразу же привлекал резной стол конца XIX века с гнутыми ножками и бортами из настоящего тика, украшенными полудрагоценными камнями.

– Эрик никогда не играл, – сказала Рейчел. – Кия никогда в руках не держал. Главное для него было, что этот стол – единственный в своем роде и стоит тридцать тысяч долларов. Верхний свет не нужен для игры, он просто показывает стол в выгодном ракурсе.

– Чем больше я смотрю, тем лучше я его понимаю, – заметил Бен, – но тем меньше понимаю тебя: как ты вообще могла выйти за него замуж.

– Я была молода, не уверена в себе, возможно, искала в нем отца, которого мне не хватало всю жизнь. Эрик отличался огромной самоуверенностью. Я видела в нем властного человека, способного создать нишу, этакую пещеру, которая бы обеспечила мне стабильность и надежность. Тогда мне казалось, что мне больше ничего не нужно.

Ее слова можно было рассматривать как признание, что детство у нее было по меньшей мере нелегким, и это подтверждало подозрение, возникшее у Бена несколько месяцев назад. Рейчел редко рассказывала о своих родителях и школьных годах – должно быть, у нее остались такие горькие воспоминания, что они заставляли ее ненавидеть прошлое, не доверять сомнительному будущему и выработать защитную способность фокусировать свое внимание на всех больших и маленьких радостях, которые дарило ей настоящее.