Джонатан Кэрролл - За стенами собачьего музея

— Интересно, в чем же? — В другой ситуации я мог бы обидеться, что меня сравнивают с каким-то бультерьером, но пес шамана — совсем другое дело.

— Кумпол очень много знает, но не умеет говорить. Ты тоже много знаешь, но не пользуешься своими знаниями.

— Венаск, но ведь я — знаменитый архитектор. Считается даже, что я гений.

— Ты и есть гений, но только пока так и не построил ничего гениального. Ты и в этом точь-в-точь как Кумпол — вы оба способны на большее, но не стремитесь к этому, поскольку удовлетворены существующим положением вещей. Он — невозможностью говорить, ты — своей гениальностью.

— Я? Удовлетворен? Венаск, но ведь мы с вами и познакомились именно потому, что у меня был нервный срыв. По-моему, это уж никак не признак человека, удовлетворенного существующим положением вещей!

— Верно, но стоило тебе прийти в себя, как единственное, что продолжало тебя беспокоить, так это нежелание и дальше оставаться архитектором. Велика важность! Было бы гораздо важнее, если бы ты задумывался о том, хочешь ли ты оставаться личностью или нет.

— Вы имеете в виду покончить с собой?

— Неее… Такой вещи, как самоубийство, вообще не существует. Неужели ты думаешь, что у человека есть выбор, расстаться с жизнью или нет? Мы даже не знаем, как жить-то толком. Думаешь, Бог позволил бы нам самим решать, жить дальше или нет? Да это было бы все равно что сдавать выпускные экзамены в самый первый . день занятий в школе!

— А как же тогда самоубийцы?

— Они как дети, вызванные с урока в кабинет директора. Тебе кажется, ты знаешь, почему тебя вызвали, но ошибаешься».

Этот разговор промелькнул у меня в памяти, пока я укладывал тело пса в кузов машины.

— Погодите-ка. — Я обернулся. Хассан и его телохранитель стояли в нескольких футах позади меня. — Думаю, его следует похоронить здесь. Что скажете? Ведь именно здесь должен был быть построен музей?

Они переглянулись, и принц кивнул.

— Для нас было бы большой честью, Радклифф, если бы вы согласились оставить его здесь. Я просто уверен, что отец одобрил бы это.

— Хорошо. Думаю, место подходящее. Здесь ему будет, где побродить и что понюхать.

В машине нашлась саперная лопатка. Принц вооружился ею и отправился обратно на холм к высокой груде камней. Шатры бедуинов все еще были видны, выделяясь темными пятнышками на фоне красноватого горизонта. Там не существовало времени. Там просто не было места ни часам, ни этой когда-то использовавшейся для охоты крепости. Шкура и кости Кумпола постепенно растворятся в этой земле. Некоторое время они еще будут как те черные шатры — едва заметны, но в один прекрасный день исчезнут окончательно.

— Где бы вы хотели похоронить его? — В голосе Хассана слышалось сочувствие, и говорил он гораздо тише, чем обычно.

— Даже не знаю. Желательно там, откуда открывается хороший вид. Кумпол всегда любил поглядывать на окружающее, даже когда лежал.

— Тогда позвольте, я вам покажу. Пойдемте со мной.

Мы обошли развалины и оказались на другой стороне холма. Мир отсюда казался одной безмолвной бескрайней пустыней, расползающейся во все стороны и где-то вдали вливающейся во что-то еще более пустынное. От этого зрелища мне вдруг стало как-то тоскливо, и я особенно остро ощутил собственную незначительность. «Должно быть, ночью, когда греют лишь звезды, здесь очень холодно».

— Место, которое я хотел вам показать, вон там, — прервал мои мысли Хассан. Мы перебрались через груду камней и оказались на небольшой ровной площадке на самом краю холма.

— Это оно, — сказал я. — Откуда…

Мы переглянулись. Хассан поднял брови. — Вы знаете это место? — ничуть не удивившись, спросил он.

— Да, знаю. Ко вот откуда?

Он перевел взгляд на тело пса у меня на руках.

— Это верз привел вас туда, где он хочет быть похоронен.

В самом последнем написанном им завещании султан Сару настоял на возможно более скромных и скорых похоронах. В соответствии с ритуалом, его сын и двое ближайших друзей обмыли тело, затем обернули грубым белым полотном и со столь же минимальными церемониями предали земле. Я был одним из тех немногих, кто присутствовал при том, как тело султана опустили в могилу, и, хотя вообще-то плачу я редко, в этот день я плакал вместе со всеми остальными. Я совсем недавно познал доброту и ум этого человека, но кроме самой горечи утраты, я еще и осознал, насколько обидно и жестоко понять, чего в действительности стоит человек только после его смерти. Это как сокровища, которые ты уже держал в руках, но, сам того не зная, упустил, дав им проскользнуть сквозь пальцы.

Однако нельзя сказать, что в тот день я оплакивал только мертвых. В последнее время вся моя жизнь была похожа на какие-то американские горки в увеселительном парке: тебя так же швыряет из крайности в крайность, и едва успеваешь перевести дух после очередного крутого спуска, как впереди уже или головокружительный поворот, или мертвая петля, и вот ты несешься вверх тормашками, пытаясь понять, где ты, и взглянуть на окружающий мир под новым, совершенно непривычным углом. Само собой, я оплакивал и султана, и Кумпола не только потому, что лишился их любви и благородства, но еще и потому, что чувствовал себя виноватым, испуганным, даже растерянным. Погибли два хороших и, несомненно, наделенных волшебными силами существа, причем одно из них — спасая мне жизнь. Теперь же, когда со мной больше не было их доброты и их волшебства, как мне защититься от того самого мира, который их убил? Вид первой лопаты пустынной земли, брошенной в могилу Кумпола, а затем султана, покоящегося в своей могиле, были настолько ужасны и в то же время так завораживали, что я буквально почувствовал, как всего за какой-нибудь час изменилась температура моего духа.

После похорон мы с новым султаном Сару стояли на обширной парковке возле королевской резиденции. Здесь, наверное, вполне можно бы было устраивать родео. Хотя вокруг хватало машин, на стоянке мы с Хассаном оказались одни. Все остальные сейчас находились в резиденции, принося соболезнования членам королевской семьи. Еще совсем недавно кругом буквально кишели солдаты и охранники, но в данный момент они куда-то исчезли.

Не глядя на меня, Хассан вдруг отрывисто фальшиво хохотнул.

— А я-то думал, вы действительно любили отца! Говорили, что построите музей в память о нем. Но теперь, похоже, стала очевидной истинная причина, да? Я, конечно, знаю, насколько вы знамениты, но, если по-честному, неужели вы действительно считаете, что кто-то заслуживает такой огромной суммы за проект одного-единственного дурацкого здания?

Я облизнул губы и сжал в кулаки засунутые глубоко в карманы руки.

— Думаю, вам лучше было бы сначала познакомиться с фактами, а то ваши слова звучат довольно наивно. Все архитекторы получают определенный процент от стоимости здания, Ваше Высочество. А я еще даже не начинал работать, но уже сказал вам, что возьму лишь половину причитающейся мне суммы. Можете навести справки, и любой подтвердит, что никто и никогда таких скидок еще не делал. И уж тем более такой известный архитектор, как я. Мне действительно нравился ваш отец, но зато совсем не нравитесь вы. И эти пятьдесят процентов я готов скинуть исключительно в память о нем. И все, что мне предстоит сделать для осуществления этого проекта, я тоже буду делать для него, в память о нем. А на вас и Сару мне ровным счетом наплевать. Лично мне вообще кажется, что ваш отец просто оскорбился бы, если бы я согласился строить музей за меньшую сумму, чем принято. А вы, значит, хотите, чтобы я построил его бесплатно? Не верю. Бесплатно достается только то, что вообще никому не нужно. Да еще смерть. Смерть тоже бесплатна.