Роберт МакКаммон - Жизнь мальчишки. Том 1.

— Здесь присутствует молодой человек, Лэнни, — сказала мисс Грейс таким голосом, которым, казалось, можно было согнуть стальной гвоздь. — Следи, пожалуйста, за своим языком… Лэнни посмотрела на меня, и ее холодный взгляд напомнил мне тот случай, когда я ткнул зубцом вилки в электрическую розетку. Глаза Лэнни были шоколадного цвета, а ее губы, казалось, наполовину улыбались мне, наполовину презрительно усмехались. Что-то в ее лице выглядело жестким и настороженным, словно она только что сбежала от наказания. В выемке под горлом можно было заметить маленькую красную метку.

— И кто таков этот парень? — спросила она про меня.

— Это сын мистера Мэкинсона. Веди себя, пожалуйста, прилично, слышишь? Я с трудом сглотнул и отвел свои глаза от Лэнни. Ее халат немного приоткрылся. Тогда до меня дошло, какого сорта девушки так употребляли нехорошие слова и что здесь было за место. Я несколько раз слышал от Джонни Вильсона и Бена Сирса, что где-то рядом с Зефиром был самый настоящий бордель. Это, по-видимому, входило в программу знаний, получаемых в начальной школе. Когда ты говоришь кому-то: “Отсоси-ка! ”, то сразу начинаешь балансировать на острой грани между миролюбием и насилием. Хотя я раньше всегда представлял себе особняк, который являлся публичным домом, так: плакучие ивы, растущие вокруг него; черные слуги, подносящие клиентам на веранде фасада специальные напитки из мяты и виски со льдом. Как бы то ни было, реальность состояла в том, что публичный дом был не таким уж большим прогрессом по сравнению с полусломанным прицепом. Кругом стояла тишина, а передо мной — эта девушка с кукурузными волосами и грязным ртом, которая зарабатывала себе на хлеб утехами плоти. Моя спина покрылась гусиной кожей, но я не смогу рассказать вам, какого рода сцены проносились тогда словно медленная и опасная буря в моей голове.

— Возьми это молоко и отнеси его на кухню, — распорядилась мисс Грейс. Презрительная ухмылка вытеснила улыбку с лица девушки, ее карие глаза почернели:

— Я не обязана заниматься кухонными делами. Сейчас неделя Донны Энн!

— Это мне решать, чья сейчас очередь, барышня, и ты знаешь, что я могу сделать так, что ты проторчишь на кухне целый месяц! А теперь делай то, что тебе велят, и держи свой прелестный ротик закрытым! Губы Лэнни надулись от обиды и возмущения. Но ее глаза не подтверждали серьезности наказания; в их холодных глубинах затаился гнев. Она взяла у меня ящик и, повернувшись спиной к моему отцу и мисс Грейс, высунула свой розовый влажный язык прямо в направлении моего лица, изогнула его трубочкой. Потом кончиком языка она облизала рот, отвернулась от меня и оставила всех в изумлении от раскачивающейся развратной походки, что было для нас подобно скользящему удару меча. Она медленно прошла в дом, покачивая бедрами, а после ее ухода мисс Грейс громко фыркнула и проговорила:

— Груба как лошадь…

— А разве не все они такие? — спросил отец, и мисс Грейс ответила ему, выпустив изо рта очередное колечко дыма:

— Да, но она даже не притворяется, что у нее есть какие-то манеры, — ее взгляд остановился на мне. — Кори, почему ты не берешь печенье? С тобой-то все в порядке? Я посмотрел на отца. Он пожал плечами.

— Да, мэм, — неуверенно ответил я.

— Отлично. Мне было действительно приятно встретиться с вами, — теперь мисс Грейс снова переключила внимание на моего отца и на сигарету, которая была зажата в уголке ее рта. — Дайте мне знать, как будут разворачиваться там события…

— Обязательно. Кстати, спасибо, что разрешили воспользоваться вашим телефоном, — он вновь уселся за руль. — Молочный ящик я заберу в следующий раз…

— Да-да, будьте осторожны, — ответила мисс Грейс и скрылась внутри борделя, выкрашенного белой краской, а отец завел двигатель и снял машину с ручного тормоза. Мы поехали обратно на место происшествия. Озеро Саксон было все покрыто дорожками голубоватого и бордового цвета, порождаемыми рассветом. Отец съехал с основной дороги на грунтовую, на ту, как мы поняли, по которой приехал потерпевший крушение автомобиль. Потом мы сидели и ждали приезда шерифа, в то время как солнечный свет набирал силу и окрасил небо в лазурный цвет. Сидя там, я путался в своем собственном сознании, которое неожиданно дало трещину и разделилось на части: одна часть думала о машине и той фигуре, которую я вроде бы видел на лесной опушке; другая часть моего сознания размышляла над тем, каким образом мой отец познакомился с мисс Грейс — хозяйкой публичного дома. Отец лично знал всех своих покупателей; он часто рассказывал маме о них за ужином. Я никогда не слышал, чтобы он когда-нибудь рассказывал или даже упоминал в этих разговорах публичный дом и имя мисс Грейс. Но, конечно же, это не было подходящим предметом разговора за ужином, не так ли? И, кроме того, они никогда не говорили о таких вещах, когда я был поблизости, хотя все мои друзья и любой ученик в школе, все мы давно знали, что существовал такой дом с плохими девочками, где-то на окраине Зефира, около лесной чащи. Теперь я побывал там. Мне даже действительно удалось увидеть плохую девочку. Я видел ее изгибающийся язык и зад, ходивший из стороны в сторону под разведенными в стороны фалдами ее купального халата. Этот случай, я полагал, мог дать мне некоторую долю известности в школе.

— Кори? — спокойно спросил отец. — Ты знаешь, какого рода бизнесом занимается мисс Грейс в своем особняке?

— Я… — даже третьеклассник мог бы подробно описать это. — Да, мистер…

— Обычно я оставляю ее заказ перед входной дверью, — он смотрел на озеро так, словно продолжал видеть тот автомобиль, который все еще медленно погружался в бездну со своим пассажиром, прикованным наручниками к рулевому колесу. — Мисс Грейс является моей заказчицей вот уже два года. Каждый понедельник и четверг, строго как часы. И если это тебя волнует, то могу сказать тебе, что твоя мама знает, что я наведываюсь сюда по работе. Я не спрашивал его об этом, но почувствовал, что мне на душе стало заметно легче.

— Я не хочу, чтобы ты рассказывал кому-нибудь о мисс Грейс и об этом доме, — продолжал отец. — Я хочу, чтобы ты забыл о том, что был в этом месте, о том, что ты успел увидеть и услышать. Ты можешь сделать это?

— Но почему? — вынужден я был спросить у него.

— Потому что мисс Грейс несколько отличается от тебя, меня и от твоей мамы; она может казаться жесткой и неразумной и ее работа, пожалуй, не относится к разряду тех профессий, о которых можно только мечтать, но она хорошая женщина. Я просто не хочу раздувать разговоры об этом. Чем меньше говорят о мисс Грейс и об этом доме, тем лучше для всех. Ты понимаешь меня?

— Думаю, что да…

— Хорошо, — он напряг свои пальцы, лежащие на руле. Предмет был закрыт для дальнейшего обсуждения. Я был верен своему слову. Моя известность сразу куда-то улетучилась, но, значит, такова судьба. Я собирался было рассказать ему о человеке, которого сумел заметить между деревьями, но в этот момент черно-белый “Форд” с сиреной наверху и гербом города Зефир на двери кабины водителя завернул на повороте и остановился недалеко от нашего молоковоза. Шериф Эмори, инициалы которого читались как Джей-Ти, что означало Джуниор Талмейдж, вышел из машины, и отец направился ему навстречу. Шериф Эмори был худым высоким мужчиной, чье скуластое лицо напомнило мне кино, которое я когда-то видел: Ичабод Крейн, пытающийся догнать Всадника без Головы. У него были большие руки и ноги, а также пара ушей, которым мог бы позавидовать слоненок Дамбо. Если бы его нос был чуточку подлиннее, то мог бы служить превосходным флюгером. Его звезда шерифа была приколота спереди на шляпе, под куполом которой он был абсолютно лыс, если не считать единственной пряди каштановых волос. Он сдвинул шляпу с блестящего лба, когда они с моим отцом начали разговаривать, стоя на самом краю озера, и смотрел на движения рук отца, который показывал ему, вероятно, место, откуда выехал автомобиль и куда он потом въехал. Казалось, что они оба настороженно смотрели на поверхность озера, и я отлично знал, о чем они в это время думали. Этот автомобиль мог уже погрузиться до самого центра земли. Даже раздражительные черепахи, обитавшие на берегу озера, не смогли бы погрузиться достаточно глубоко, чтобы обнаружить утонувшую машину. Кем бы ни был водитель того автомобиля, сейчас он сидел где-то там, в темноте, с грязью на своем теле, грязью, которая наверняка набилась ему в легкие, в рот, в зубы.