Роберт МакКаммон - Жизнь мальчишки. Том 2.

— Ва-ва-ва! — сказал он. Неожиданно массивная туша вскочила на ноги — и глава семейства Блэйлоков продемонстрировал, что он может не только стоять гордо, как мужчина, но и быстро бегать, не хуже кролика. Но грубая реальность даже на самую быструю прыть наложила свои ограничения: не успев уйти далеко, уже через несколько метров Большое Дуло споткнулся и всем своим весом грохнулся об асфальт. Упав, он принялся беспомощно барахтаться, бесполезно загребая руками и ногами, словно черепаха, которую перевернули на спину.

Завизжали шины. Грузовик, полный народу, с ревом подрулил к заправке мистера Уайта. Среди прочих я узнал мистера Вильсона и мистера Каллана. По большей части люди были вооружены бейсбольными битами, топорами, ружей было раз-два и обчелся. Вслед за первым приехал и второй грузовик, тоже с грозным вооруженным народом. Здесь были люди из Братона. Все прибывшие горохом высыпали наружу, готовые размозжить не одну голову.

— Сохраняйте спокойствие! — крикнул шериф Эмори, поднимаясь на ноги.

Все было кончено, и люди из грузовиков явно сильно разочаровались. Позже я узнал, что, заслышав ружейную пальбу у заправки, жители Зефира решили, что настала пора постоять за своего шерифа, самих себя и свой город. До этого, как я догадывался, все они в душе надеялись, что все и так обойдется, что кто-нибудь другой возьмет на себя ответственность и решит за них, пока они будут отсиживаться дома в безопасности. Их жены со слезами умоляли их остаться и цеплялись за одежду. Но все равно они пришли нам на выручку. Не только жители Зефира, но и жители Братона, чего было более чем достаточно, чтобы установить в городе полный порядок и восстановить справедливость. Представляю: увидев перед собой толпу народа с мясницкими тесаками, топорами, охотничьими ножами, бейсбольными битами, охотничьими дробовиками и дедовскими револьверами в руках, Блэйлоки наверняка наложили бы в штаны от страха. Теперь они должны были радоваться, что отправятся в наручниках в тюрьму, а не в деревянных ящиках на Поултер-хилл.

Пользуясь всеобщим замешательством, я выбрался из своего укрытия. Мистер Каткоут стоял над Вэйдом, объясняя ему недостатки и достоинства кривых дорожек и прямых и светлых путей, в общем — разговаривал за жизнь. Для того чтобы слушать, у Вэйда осталась ровно половинка уха. Отец и Человек-Луна стояли возле “кадиллака” Блэйлоков. Я подошел к ним. Заметив меня, отец хотел о чем-то спросить, очевидно, что я делаю здесь, но промолчал, потому что знал, что ответ может стоить мне порки. Поэтому он не сказал мне ничего, а просто кивнул.

Так мы с отцом стояли рядом друг с другом, глядя вниз на охотничью сумку Большого Дула. Внутри сумки сплелись в клубок несколько десятков зеленых садовых змеек, похожих на ком морских водорослей. Змеи постепенно выбирались на мостовую.

Человек-Луна тихо улыбался.

— Моя жена, — тихо прошептал он, — самая настоящая сумасшедшая старуха.

Блэйлоки отправились прямиком в тюрьму, и в городе сразу стало легче дышать. У него не было пропуска на свободный выход из тюрьмы, они не смогли внести залог в двадцать тысяч долларов, поэтому с монополией на производство спиртного в Зефире было покончено. Как я слышал, поначалу они держали рот за замке, но по мере того как следователи наседали на них все больше и больше, семейные узы Блэйлоков начинали ослабевать Вэйд узнал, что Донни присваивал большую долю его выручки от продажи самогона, Бодин открыл, что Вэйд утаивал от семьи толику выигрыша в покер. В свою очередь, Донни подозревал Вэйда, что тот подсыпал ему мышьяку в виски, и оттого он в конце концов узрел на дороге призрака. Между братьями начались позорные препирательства, в самый разгар которых Большое Дуло решил устроить прилюдное покаяние. При всем честном народе повалившись на колени, он принялся исповедоваться, рыдая и всхлипывая. Сам Шекспир не смог бы состязаться с ним в красноречии и убедительности. Он говорил, что снова родился на свет и что только теперь понимает, как все это время обманывался в своих сыновьях, которые насильно затащили его на путь Сатаны. Жаль, что мать не забрала их с собой на тот свет, говорил он. В конце он заявил, что не замедлит податься в монахи и посвятит всю дальнейшую жизнь Господу, если вдруг, паче чаяния, судья снизойдет к нему с чашей милосердия.

В ответ Большому Дулу сказали, что через несколько дней у него будет очень много времени для того, чтобы попрактиковаться в молитвах и проповедях, а также очень уютное и безопасное место, в котором он наконец сможет спокойно предаться чтению Библии.

Когда Большое Дуло выволакивали из зала суда, он кричал и вырывался, проклиная всех и вся, кто попадался ему на глаза, вплоть до стенографистки. Говорили, что за несколько минут Большое Дуло успел изрыгнуть такое количество ругательств, что если бы их удалось превратить в кирпичи, то кирпичей хватило бы, чтобы сложить трехэтажный отличный дом с гаражом на пару машин. Видя такой пример отца, братья, представ в свою очередь перед судьей, тоже пустились во все тяжкие с аналогичным результатом. Когда я это узнал, у меня не осталось к ним и капли жалости и симпатии. Я достаточно знал Блэйлоков и понимал, что не пройдет и месяца, как они приберут к рукам тюремную лавочку и примутся вынимать из своих коллег-заключенных душу за сигарету и клочок туалетной бумаги.

В одном-единственном Блэйлоки категорически отказались сознаться — что находилось в деревянном ящике, что под покровом ночи они продали Джеральду Гаррисону и Дику Моултри. Суду не удалось даже доказать, что ящик этот вообще существовал. Но я-то знал, что ящик был.

Семья шерифа Эмори уехала из города. Мистер Марчетте снял с себя полномочия шефа пожарной команды и нацепил на пиджак звезду шерифа. Как я понял, мистер Оуэн Каткоут получил от шерифа Марчетте официальное предложение принять полномочия в любое время. Но мистер Каткоут ответил шерифу, что Леденца Кида больше нет — он снова ушел бродить вдоль дальних рубежей Дикого Запада, туда, откуда пришел однажды, и что с сегодняшнего дня он снова стал старым добрым Оуэном.

После нашего с отцом счастливого возвращения мама некоторое время пребывала в полуобмороке, потрясенная картинами того, что могло с нами приключиться на поле сражения, но через день-другой пришла в себя. Уверен, что в глубине души она отчаянно хотела, чтобы отец всегда оставался с ней и со мной дома в безопасности, но с тех пор как он показал, что всегда и во всем принимает решения сам и оказывается прав, она стала уважать его еще больше. После того как всплыли моя проделка и все вранье, отец пригрозил, что не отпустит меня на Брендивайнскую ярмарку, когда та осенью приедет к нам в городок, но, к моему счастью, все ограничилось тем, что мне было ведено неделю мыть посуду. Я ни словом ему не возразил. В конце концов, за все хорошее приходится как-то платить.