Роберт МакКаммон - Корабль ночи

Свернув на Фронт-стрит, он миновал столпившихся у входа на пристань островитян, которые обсуждали появление на рифах Кисс– Боттома загадочного корабля. По глазам нескольких старых рыбаков он понял, что они знали правду, но не хотели ее знать, как не хотел ее знать он сам. Пристань осталась позади; он шел теперь мимо рыбацких хибарок. Из-под облупленной стены на него с яростным лаем кинулась черная собака. Он прогнал ее. Он шел туда, где за деревней вставали густые, буйные зеленые джунгли, где высоко в красноватых кронах деревьев, похожих на кухонные ершики, щебетали птицы и где Фронт– стрит превращалась в песчаную колдобистую тропинку. Он уходил все дальше, углубляясь в чащу под пронзительные, печальные крики птиц. Обогнув заросли колючего кустарника, он увидел впереди церковь.

Церковь была небольшая, приземистая, с высоким шпилем. Здесь заканчивалась Фронт-стрит. За церковью было кладбище, обнесенное оградой из заостренных кольев, а сбоку к ней примыкал курятник. На кладбище давно проникли джунгли, они держали деревянные надгробия цепкими, корявыми зелено-бурыми пальцами. Стены церкви пестрели рисунками и надписями: здесь были рожи, цифры, обведенные кружком, и всевозможные имена – Эрзули, Зок, Легба. Широкие, жирные потеки черной и красной краски спускались к самой земле. Два церковных окна, закрытые кем-то, как видно, совсем недавно, были разбиты.

Негр приблизился ко входу, взялся за простой металлический дверной молоток и тихо стукнул в дверь.

Тишина.

Он приложил ухо к двери, потом снова легонько стукнул по филенке.

– Ваше преподобие, это Томас Лэйси! – сказал он через несколько мгновений.

Последовала длительная пауза, слышалось лишь пение птиц и шелест листвы под ветерком. Потом загремел отодвигаемый засов. Дверь распахнулась. В проеме возникло скуластое лицо с козлиной бородкой и большими, как плошки, глазами за стеклами очков в роговой оправе. Показав глазами: входи, его преподобие с заметным французским акцентом пригласил:

– Прошу!

Томас вошел в помещение с голыми полами и длинными рядами деревянных скамей. В центре был алтарь, а где-то сбоку – хоры. Пахнуло пылью, сыростью и старением; аромат ладана едва пробивался сквозь табачную вонь. Когда священник захлопнул за Томасом дверь, церковь погрузилась в темноту, лишь слабые лучики света проникали через разбитые створки окон, бросая на стены тусклые неясные тени. Его преподобие поставил засов на место и повернулся к посетителю:

– Что вам угодно?

– Я насчет того, что выплыло из моря, – едва слышно заговорил Томас, но даже его тихий голос эхом отразился от стен церкви и наполнил ее, как дым – коробку. – Насчет того, что сегодня выбросило на рифы Кисс-Боттома.

Глаза его преподобия, темные стеклянные шарики, плавающие в желтоватой белизне, сузились. Его длинное, на вид хрупкое тело склонилось к Лэйси:

– Что-что? Простите, мне некогда.

– Один белый по имени Мур сегодня нырял в тех местах, – продолжал Томас, пытаясь говорить медленно. – Он поднял это на поверхность, он откопал это на дне. Вы говорите, оно, мол, давным– давно сгинуло. Но сейчас, вот сейчас вот, эта пакость на рифе…

– Чепуха! – не дрогнув, проговорил по-французски его преподобие. Почти все его лицо пряталось в тени, видны были только шевелящиеся губы.

– Корабль! – сказал Томас, и капелька слюны выступила в уголке его рта. – Он поднялся со дна…

– Нет, – мягко возразил священник.

– Я видел его собственными глазами. Видел, там, на рифах.

– Нет, – голос его преподобия по-прежнему оставался мягким, однако в него прокралась властная нотка, и Томас Лэйси со страхом посмотрел священнику в лицо. На некоторое время воцарилось молчание. Потом Томас, вновь обретя дар речи, пробормотал:

– Этот корабль долго пролежал под водой. Теперь он весь покорежен, побит – но это тот самый корабль…

Его преподобие уставился на своего собеседника, пристально изучая глаза Томаса, словно никак не хотел поверить в то, о чем ему толковал этот человек. Волнуясь, он заговорил по-французски.

– Как это может быть? – тихо спросил он, не ожидая ответа, и заметно ссутулился, поник, на спине выступили острые лопатки. – Нет, нет. – Снаружи, в гуще спасительных ветвей, крикнула птица. – Белый? – переспросил он наконец.

– Совершенно верно.

– Оставьте меня в покое. Пожалуйста. Я хочу, чтобы вы сейчас ушли и на некоторое время оставили меня в покое.

Томас не двинулся с места и стоял, моргая, обеспокоенный тем, что его слова чем-то обидели старого священника.

– Пожалуйста, – снова попросил его преподобие, отворачиваясь от Томаса.

Томас попятился к выходу. Его преподобие уходил по проходу между рядами длинных деревянных скамей к двери за хорами. Полумрак поглотил его. Томас помедлил на пороге, потом распахнул дверь и зажмурился от яркого света. Не оглядываясь, он быстро вышел из церкви.

В своей убогой, тесной келье его преподобие зажег свечу и посмотрел, как язычок пламени вытянулся в длинное белое острие. Потом снял с полки буфета черный ящичек и положил перед собой. Из кармана появился маленький ключ; священник отпер ящик и стал разглядывать его содержимое: белую кроличью лапку, пузырек с темной жидкостью, какие-то темные зерна в бумажном пакете, серебристые свечи, очки с затемненными стеклами. Наконец он нашел то, что искал. Есть. Вот оно.

Черная коробка.

Он извлек ее из-под других вещей и открыл. Внутри был синий стеклянный глаз синего цвета на серебряной цепочке. Его преподобие расстегнул облачение и накинул цепочку на шею – так, чтобы глаз лежал у него на груди поверх сорочки.

Он шагнул вперед и поднес руку вплотную к пламени свечи.

Стоя посреди комнаты в кромешной тьме, он очень тихо, словно его собеседник был совсем рядом, спросил по-французски:

– Что ты видишь? Что ты видишь?

Задыхаясь от недостатка воздуха, Мур падал вверх тормашками в бешеный водоворот. Вокруг вздымались серо-зеленые водяные стены; он был пленником в морском царстве, он пролетал сквозь тысячи залов и комнат, с чердака в подвал, из света в полную тьму.

Они остались одни , надрывался его внутренний голос. Ты бросил их, им страшно, они не знают, что им делать… Вода смыкалась вокруг него, проникала внутрь, давила все сильнее, так, что сжимались легкие.

Им страшно… страшно… им страшно… Море давило ему на плечи; он собрал все силы и стал бороться, он рвался к поверхности, отчаянно работая ногами, но что-то желтое, громоздкое, неуклюжее стесняло движения, мешало: дождевик. Он упрямо забарахтался, стремясь вырваться на волю из объятий океана. С каждой секундой запас воздуха в легких убывал. Не бросай их, нельзя, нет, нет, нет. Доберись до них, пожалуйста, о-о Боже, дай мне сил, пусти, пусти, прошу тебя, пожалуйста… Вынырнув, он едва успел вдохнуть – и вода вновь обрушилась на него, загоняя обратно в морскую бездну. Он сопротивлялся, безумными глазами всматриваясь в темноту и слыша лишь вой ветра и рев воды, словно в смертельном бою сошлись два лютых зверя. Корабль, оказавшийся меж двух рассвирепевших чудовищ, кренился на правый борт. Палубу захлестывала бурлящая вода. Мур увидел, как они протягивают к нему руки, но океан разлучил их, и ветер унес их прочь. Он стал звать их, но грохот волн заглушил его голос, разорвал слова в клочья, разметал в пространстве. Мур вскинул руку, но налетела очередная волна, гороподобная, с острым гребнем, блестящая и твердая как камень, и он с ужасом увидел, как она обрушилась на них, раскалывая дерево, захлестывая их брызгами и обломками того, что прежде было палубой из тикового дерева. На краткий миг он увидел их, застывших в черной пенной воде. Он услышал свое имя, и ему захотелось, чтобы море хлынуло ему в горло и унесло в свою пучину, но тут под ним, крутясь, всплыла какая-то деревяшка, и Мур невольно впился в нее ногтями. Обломок дерева увлекал его по волнам, с гребня на гребень, без конца. Мур вдруг различил на скрепленных друг с другом обломанных досках красивые буквы – слова, ожегшие, как огнем: «Баловень судьбы».