Дэниел Истерман - Имя Зверя

— Все равно спасибо. Спасибо за ваши усилия.

— Вы не меня должны благодарить. Наши врачи сделали все, что в их силах, и если у девочки есть какой-то шанс, она будет жить. Я в этом уверен. А теперь я, пожалуй, покину вас. Отец, вы идете?

Григорий ответил отрицательно:

— Нам нужно обсудить кое-какие проблемы. Если вы не слишком устали, Майкл.

Майкл покачал головой.

— Ну хорошо, я покидаю вас обоих. — Юаннис встал и направился к двери. При этом на его спину упал свет. Там, где футболка прилипала к коже, были видны кровавые полосы.

Майкл подался вперед:

— Отец...

Григорий схватил Майкла за руку, нахмурившись и покачав головой. Юаннис прлуобернулся.

— Нет, ничего, — сказал Майкл. — Япросто хотел еще раз поблагодарить вас.

Юаннис кивнул.

— Скажите мне, — сказал он, — если девочка выживет, что с ней будет дальше?

Майкл нахмурился.

— Не знаю, — ответил он. — Вся ее семья умерла. Она сирота.

— Ее семья была коптской или мусульманской?

— Думаю, мусульманской. А это имеет значение?

Юаннис устало вздохнул.

— Нет, — сказал он. — Теперь не имеет.

Когда он ушел, Майкл спросил у Григория:

— Отец, я не понимаю. Эта кровь...

— Власти недели две назад арестовали его и держали в тюрьме. Его сильно избивали. То, что вы увидели, еще далеко не все. Но он не любит, когда ему об этом напоминают.

Майкл взял чашку с махлабом. Напиток остыл, и Майкл отставил чашку в сторону. Откуда-то снаружи донесся приглушенный кашель. Послышались мягкие шаги по линолеуму. Кашель постепенно стих. Тишина опустилась на импровизированный госпиталь.

— Майкл, — осторожно произнес Григорий, подавшись вперед, — я хочу спросить вас об одной вещи.

— Да?

— Теперь... теперь, когда вы снова нашли эту женщину, какие у вас дальнейшие планы?

Майкл ответил не сразу.

— У меня нет никаких планов, — сказал он наконец. — Не было времени загадывать так далеко вперед.

— Вы хотели покинуть страну? Увезти ее от всего этого? И девочку, если она выживет?

— Полагаю, что да. Выбраться из Египта... да, безусловно. Если я сумею это организовать.

Он рассказал Григорию о Холли.

— И вы тоже, отец. Возможно, нам удастся вас вывезти. Если вы останетесь здесь, вас схватят и убьют. Или вы умрете от чумы. Выбор небогатый.

Священник глубоко вздохнул. Если закрыть глаза, то можно увидеть пирамиду, шеренгу сфинксов, уходящих, как похоронная процессия, в бесконечную пустыню. Он покачал головой.

— Я не могу уехать, — сказал он. — Вы наверняка это понимаете. Я по-прежнему хранитель... того места.

— Но сейчас это неважно.

Священник покачал головой.

— Не важно? Не знаю... — сказал он. — Но эта обязанность возложена на меня Богом. Я не могу отказаться от нее, так же как не могу отказаться от сана.

— Неужели нет никого другого, более молодого, который мог бы занять ваше место?

Григорий некоторое время молчал. Длинная ночь подходила к концу. Священник порылся в своем испачканном черном одеянии и наконец достал тяжелый ключ на тонкой цепочке и протянул его Майклу.

— Если я предложу его вам, — сказал он полушепотом, — вы возьмете его?

— Вы же говорили, что ваш долг...

— Он должен быть передан...

— Но только не мне. Я же не священник. Даже не верующий...

Григорий покачал головой:

— Я бы выбрал вас.

Майкл нахмурился.

— Пожалуйста, — сказал Григорий. — Возьмите. Если не хотите хранить его сами, то передайте кому-нибудь, кому вы доверяете. — Он молча посмотрел в глаза Майклу. — Так, как я доверяю вам. — Он пододвинул ключ ближе, и пальцы Майкла прикоснулись к нему. Ключ был холодным, потемневшим от времени. Столетия не могли его сломать. Майкл почувствовал, как его пальцы обхватывают ключ.

— Вы знаете, кто он, — шептал Григорий. — Вы видели роспись и все понимаете.

Цепочка выскользнула из пальцев. Старику казалось, что, отдав ключ, он избавлялся от ноши, которую слишком долго нес на своих плечах. Его лицо расслабилось. Глаза наполнились слезами. Майкл сжал ключ в руке.

— Я ничего не обещаю, — сказал он.

— Не нужно ничего обещать, — ответил отец Григорий. — Когда придет время, вы будете знать, что делать.

Он смотрел, как огненный шар солнца поднимается над пустыней, над древней пустыней, мрачной, коварной, порождающей ураганы. Прошедшей ночью его тревожили непрестанные зарницы, в зловещем небе мелькали стремительные, тревожные вспышки. Он лежал в ложбине между гребнями плотного влажного песка, ожидая, когда пройдет ночь. Где-то внизу его ждал оазис Бахария и последний этап путешествия. За деревней Эль-Джадила была ясно видна дорога на Каир. Он очень устал.

Теперь, когда он почти добрался до цели и нашел время для размышлений, он начал сомневаться, что был прав, приехав сюда. Столько факторов не поддается учету. Нет ничего до конца ясного. Временами ему казалось, что рассудок его раскололся и он проведет остаток жизни, пытаясь собрать его.

Линде и детям предстоит пройти через ад, но он знал это, когда решил уехать. Интересно, что ей сейчас говорят? Может быть, что он — предатель? Что он сбежал, поправ их доверие? Попытаются ли ее сломить, заставить почувствовать себя опозоренной, женой человека, забывшего свой долг? Конечно, она скажет, куда им идти, скажет им в лицо, что они безмозглые идиоты, сами не знающие, о чем говорят. Он буквально слышал, как она произносит эти слова со своей йоркширской прямотой. Да, все они — безмозглые идиоты.

Но знал он и то, что у них есть свои методы воздействия: кислые улыбки, едкие намеки, артистично поднятые брови — дубинки для уязвимого и подверженного сомнениям человека, каким она будет, несмотря ни на что. Уязвимой, несчастной, испуганной, одинокой.

А может быть, они будут умолять успокоить их, объяснить им причины его отъезда.

Такой «производственный» риск не был необычен в его работе так же, как сломанные кости у каскадеров. Сочинит ли она для них сказку о жизни без любви? Или же пошлет их подальше?

Но не Линда беспокоила его больше всего. Когда от нее возьмут, что им нужно, или скажут ей то, что должны сказать, ее оставят в покое. До его возвращения ей не будет ничего угрожать. Как и все жены служащих Воксхолла, она умела ждать. Ждать, быть терпеливой, прятать свои страхи. Поразмыслив, он решил, что было бы даже лучше, если бы ей сказали, что он погиб. Пропал.

Между тем нужно было подумать и о других вещах.

Например, чем сейчас занимается начальство. Конечно, не в данную минуту: в Англии еще ночь, два часа до рассвета. Хэвиленд сейчас спит. Но что ему снится? Рыцарское звание, полученное с большим опозданием? Его новая любовница, как говорят, неприлично юная и требовательная? Или собрание блестящих и неподкупных рыцарей разведки в розовом мире его мечты — посткоммунистическом содружестве спецслужб?