Клайв Баркер - Книга крови 4

Там никого не было. За несколько секунд Бойл проверил кухню, крохотную ванную и жилую комнату – все они были пусты. Он вернулся в ванную, окошко которой было отворено, и высунул голову. Оттуда вполне можно было соскочить в траву, на которой и виднелся отпечаток человеческого тела. Насильник выпрыгнул. И исчез.

Бойл проклинал свою медлительность и вконец опечалился. По внутренней поверхности бедра побежала теплая струйка. В комнате рядом радио распевало любовные песни.

На этот раз Джером ничего не забыл. Он помнил свою встречу с миссис Морриси, которой помешал Дули, потом последующий эпизод с Бойлом, и все это лишь служило пищей тому огню, который пылал в нем. Теперь, в свете этого пламени он ясно отдавал себе отчет в совершенных им преступлениях. Он помнил с чудовищной ясностью лабораторию, инъекцию, обезьян, кровь. Он вспоминал свои действия, однако они не пробудили в нем никакого ощущения вины. Все моральные последствия, все угрызения совести перегорели в огне, который с новым пылом сейчас лизал его плоть.

Он укрылся в тихом тупике и привел себя в порядок. Одежда, которую он ухитрился прихватить с собой, сбегая из квартиры, была наспех подобранной, но, по крайней мере, он не будет в ней привлекать излишнего внимания. Пока он застегивал пуговицы, все тело его, казалось, протестовало против этой внешней оболочки и он пытался совладать с той бурей, которая гудела у него в голове. Однако пламя, которое пылало в нем, не утихло. Каждая его жилка, казалось, трепетала и отзывалась окружающему миру. Деревья вдоль дороги, стена за спиной, даже выщербленные камни под его босыми ногами – все вызывало в нем возбуждение и, казалось, тоже воспламенялось тем же огнем. Он усмехнулся этому разгорающемуся пожару, и охваченный огнем мир усмехнулся ему в ответ.

Возбужденный сверх меры, он обернулся к стене, к которой до этого прислонился. Солнце светило прямо на нее и камень нагрелся, а от кирпичей шел одуряющий аромат. Он целовал их грязные лица, руки его ласкали каждую трещину и выбоину. Бормоча нежную чушь, он расстегнул молнию, нашел удобную выемку и наполнил ее. В мозгу его пробегали живые картинки: запутанная анатомия, мужчины и женщины в неразделимом единстве. Даже облака над его головой пылали огнем и дыхание его прервалось. Но экстаз... Он будет длиться вечно.

Неожиданно болезненный спазм охватил его позвоночник от коры головного мозга до мошонки и вновь вверх, заставив его скрючиться в конвульсиях. Руки его сорвались с каменной кладки, и он кончил в воздух, падая на землю. Несколько секунд он лежал, скорчившись, а эхо первоначальной судороги металось взад и вперед по его позвоночнику, стихая с каждым разом. Он ощущал вкус крови – должно быть, он прокусил губу или язык, но он не был в этом уверен. Над его головой кружили птицы, лениво поднимаясь в теплом воздухе. Он смотрел, как угасает облачный огонь.

Он поднялся на ноги и поглядел вниз, на брызги семени на асфальте. На какую-то минуту он вновь вообразил себе чудесное действо: брак его семени с выщербленным камнем. Что за дети могли явиться миру, подумал он, если бы он мог и в самом деле спариваться с камнем или с деревом; он с радостью претерпел бы последующую агонию, если бы такие чудеса были возможны. Но камень остался равнодушен к оплодотворению, и это видение, как и огонь, пылающий у него над головой, остыло и потеряло свое великолепие.

Он спрятал свой кровоточащий член и опять прислонился к стенке, вновь и вновь проигрывая в голове недавние события. Что-то очень важное изменилось в нем, в этом он не сомневался, им овладело безумие (и, вероятно, овладеет еще не раз), равного которому он никогда в жизни не испытывал. И что бы они там в лаборатории ему ни впрыснули, оно не выводилось естественным путем – о, нет! Он все еще ощущал в себе этот жар, как тогда, когда покинул лабораторию, но сейчас это чувство было еще сильнее.

Теперь он жил совершенно иной жизнью и эта мысль, хоть и пугающая, возбудила его. Однако в его воспаленном, пышущем эротикой мозгу не возникло догадки о том, что в свое время эта новая жизнь приведет его к совершенно необычной смерти.

Карнеги, которого постоянно дергало начальство, требуя результатов расследования, в свою очередь давал взбучку своим подчиненным. Это был обычный порядок вещей, когда сильные наскакивали на нижестоящего, а тот, в свою очередь, на тех, кто стоит еще ниже на служебной лестнице. Карнеги иногда гадал, на ком срывает свою злость самый мелкий служащий – наверное, на своей собаке.

– Этот негодяй все еще на свободе, господа, несмотря на то что его фотография есть почти во всех утренних газетах и на наши оперативные действия, которые оказались, мягко говоря, несостоятельными. Разумеется, мы поймаем его, но давайте сделаем это до того, как у нас на руках окажется еще одно убийство.

Зазвонил телефон. Замещающий Бойла Миган поднял трубку, тогда как Карнеги продолжал вещать собравшимся вокруг полицейским:

– Я хочу, чтобы мы его взяли за двадцать четыре часа, господа. Мне дали именно этот срок, так что это все, что мы имеем. Двадцать четыре часа.

Миган прервал его.

– Сэр. Это Йоханссон. Он говорит, что у него есть для вас кое-что и что это очень срочно.

– Хорошо. – Инспектор взял трубку. – Карнеги слушает.

Голос на другом конце провода был тихим, почти неслышимым.

– Карнеги, – сказал Йоханссон. – Мы тут копались в лаборатории в поисках информации по работе Данс и Веллеса... Мы также проанализировали остатки того вещества, которое они вводили подозреваемому. Мне кажется, что мы нашли «Мальчика», Карнеги.

– Какого мальчика? – спросил Карнеги, которого раздражало, что Йоханссон ходит вокруг да около.

– "Слепого мальчика", Карнеги.

– И?

По какой-то необъяснимой причине Карнеги был уверен, что полицейский улыбнулся в трубку, прежде чем ответить.

– Думаю, вам лучше приехать и поглядеть самому. Где-нибудь около полудня – подойдет?

Йоханссон мог бы быть одним из величайших отравителей в истории человечества – для этого у него были все необходимые данные. Методичный ум (все отравители, исходя из опыта Карнеги, были идеальными в быту), запас терпения (яд требует времени) и, что самое важное, энциклопедические знания в области токсикологии. Карнеги уже два раза работал с ним, и зрелище этого болезненного человека, возящегося со своим хрупким оборудованием, вызывало у Карнеги невольный озноб.

Йоханссон устроился наверху в лаборатории, где была убита доктор Данс, потому что, как он объяснил Карнеги, тут было оборудование, которое нигде больше раздобыть было невозможно. Однако его властью (на него работали два ассистента) тот хаос, который застала здесь полиция, превратился в образцовый порядок. Только обезьяны остались теми же – призвать их к дисциплине не удалось и Йоханссону.