Лорел Гамильтон - Нарцисс в цепях

Ведя машину, я ощутила вдруг внутреннее спокойствие. Обычно прикосновение Бога бывает золотистым и теплым, но иногда, когда я торможу и не сразу понимаю, чего Он для меня хочет, я ощущаю эту спокойную печаль, печаль родителя, который смотрит на ребенка, получающего тяжелый, но необходимый урок. Никогда раньше я не обращалась к Богу с вопросом о Ричарде и Жан-Клоде — во всяком случае, с вопросом о выборе. Вроде как-то неуместно спрашивать Бога, какого выбрать любовника, тем более если мне кажется, будто я знаю, кого Он выбрал бы. Я в том смысле, что вампиры — это ведь Зло?

Но сейчас, в наступающей тьме, ощущая Его тихое присутствие, заполняющее машину, я поняла, что не спрашивала лишь по одной причине: боялась получить ответ. Я ехала и молилась и ответа не получала, но я знала, что Он слышит меня.

Парковалась возле дома я уже в полной темноте. В доме горел свет почти в каждом окне, будто у меня дома собралась вечеринка, а меня не потрудились известить. Дорожка была забита машинами, а те, что не поместились, стояли на дороге. Этот дом я сняла, в частности, еще и потому, что нет близких соседей, и никто посторонний не пострадает, если я во что-то вляпаюсь. Вляпываюсь я обычно во что-нибудь со стрельбой, и потому я тщательно искала дом без соседей. Здесь некому было подойти к окну посмотреть, что за переполох в соседнем доме. Только деревья и пустынная дорога, которым все равно, чем я занимаюсь. То есть это я думаю, что деревьям все равно; Марианна могла бы сказать, что здесь я ошибаюсь. Что ж, ей виднее.

Я поставила машину достаточно далеко от дома, где были только деревья на обочинах. Мы с Натэниелом остались сидеть в темноте, слушая, как затихает выключенный мотор. Натэниел почти не говорил с той минуты, как я вышла из ванной Жан-Клода, а сорок минут дороги до дома вообще молчал. Впрочем, я тоже.

Я оставила Жан-Клода обижаться, твердо заявив, что вернусь завтра вечером и вытащу Дамиана из ящика. Не потому мне не хотелось оставаться с Жан-Клодом, что он запер Дамиана на все это время, а потому, что он в конце концов все-таки превратил меня в монстра. Я знала и без того, что секс с ним сильнее связывал метки, но теперь, когда мы их объединили... что теперь даст секс? И только с Жан-Клодом ситуация переменилась или сегодня меня с Ричардом тоже ждут мистические сюрпризы? Вполне вероятно, а Жан-Клод действительно понятия не имеет, какого рода они могут быть. Он сам не знал, что делает, — действительно не знал. Поскольку и я понятия не имела, что творю я сама, и Ричард не знал тем более. Это ставило нас в трудное положение. Завтра я позвоню Марианне, исходя из положения, что все виды магии похожи друг на друга, но сегодня я предоставлена самой себе. Вот странно-то!

Конечно, я не была одна в буквальном смысле слова. Рядом со мной сидел Натэниел. Он тоже смотрел на меня, лицо спокойно, руки на коленях, ремень безопасности еще не отстегнут. Волосы он убрал в толстую косу, лицо стало очень простым, без украшений. В свете луны глаза казались светло-серыми, а не переливающимися фиалковыми, как обычно. Он выглядел куда более нормально, чем мне приходилось его видеть. Человек, сидящий рядом со мной, личность, и мне вдруг стукнуло в голову, что как личность я его и не знаю. Он был для меня не личностью, а обязанностью — тот, кого надо спасти, выручить, помочь. Дело, задание, но не личность.

Жара вокруг джипа нарастала. Если еще немного посидим, придется мне снова включать кондиционер. Если Жан-Клод прав, то сегодня мы с Натэниелом имели секс. Хотелось думать, что он все-таки не прав, потому что я относилась к Натэниелу как к ребенку, причем ребенку — жертве страстей взрослых. О таких детях заботятся, но не занимаются с ними сексом, даже если они этого хотят.

Грудь слегка побаливала от следа зубов. Мы так часто спали в одной постели, что странно было, когда его со мной не было. Но я все равно не видела в нем взрослого — горько, но правда.

— Жан-Клод был вполне уверен, что ardeur сегодня достаточно насытился, и до конца ночи нам не помешает, — сказала я.

Натэниел кивнул.

— Тебе не понадобиться кормить его, пока несколько часов не поспишь. Жан-Клод мне это слегка растолковал.

Это меня возмутило.

— Что? Он с тобой об этом говорил?

Он покачал головой:

— Анита, он беспокоится за тебя.

— Да уж!

— Ты действительно не собираешься спать сегодня в Цирке?

— Нет, — ответила я, скрестив руки на груди. Наверняка я выглядела столь же непреклонно, как была настроена.

— А когда ты завтра утром проснешься, что будет?

Очень тихо звучал его голос в жаркой и темной машине.

— Я не понимаю, к чему ты.

— Понимаешь.

Я вздохнула:

— Натэниел, я не хочу этого делать. Не хочу иметь в себе инкуба Жан-Клода. Я бы предпочла быть настоящей Нимир-Ра, чем кормиться от других.

— А если ты заполучила и то и другое? — спросил он еще тише.

Я пожала плечами, все так же скрестив руки, но сейчас это был не жест непреклонности, а скорее попытка обнять себя за плечи от неуверенности.

— Тогда не знаю.

— Я буду здесь, Анита, в твоем распоряжении.

— Где будешь? — глянула я на него.

— Завтра, здесь, когда ты проснешься.

— И что еще рассказал тебе Жан-Клод, пока я моталась, выясняя, что с Дамианом?

Натэниел не отвел глаза, не изменился в лице. Его этот разговор ни на йоту не смутил.

— Что не будет держать зла, если ты со мной по-настоящему будешь иметь секс.

Я всмотрелась в его лицо.

— А то, что было сегодня, ты сексом не считаешь? — спросила я наполовину утвердительно.

— Нет.

— Я тоже, но... — Хорошо, что темно, потому что я зарделась, но мне, черт побери, хотелось получить ответ на этот вопрос еще от кого-нибудь. — Я знаю, почему я не считаю это настоящим сексом, а ты почему?

Он улыбнулся и отвел глаза, опустил их.

— Когда в первый раз ты мне обработала спину, это было для меня ближе к настоящему сексу.

— Игра «доминант — подчиненный»?

— Да нет, — ответил он, не поднимая глаз. — Если бы действительно понадобился презерватив, это и был бы секс.

— Ты имеешь в виду сношение.

Он кивнул, все так же не глядя на меня.

— Вот и у меня такое же чувство. Но Жан-Клод сказал, что я занимаюсь самообманом.

Натэниел блеснул мимолетной улыбкой и опять уставился в никуда.

— А мне он сказал, что я очень американец, очень самцовый и очень молодой.

— Ты американец, мужского пола, двадцати лет, — сказала я. — Каким тебе еще быть?

Он посмотрел на меня и снова отвернулся. Явно он был не в своей тарелке.

— Что еще говорил Жан-Клод?

— Ты будешь сердиться.

— Выкладывай, Натэниел.

Он пожал плечами, и полоски его топа обнажили плечи почти целиком.

— Он надеется, что ты выберешь меня своим pomme de sang. Сказал, что говорил тебе об этом.