Мария Галина - Гиви и Шендерович

— Должно быть, точность приборов моих пострадала из-за сих колебаний, — виновато сказал звездозаконник, — да и сама звезда-близнец никак не прекратит свои возмущения, ибо она обращается вокруг единой оси, а сия ось находится в положении весьма неустойчивом. Однако ж в том, что ты Царь Царей, сомнения нет! Ты подкрепил звездные знаки и мудростью и доблестью, но, что важнее всего, Престол принял тебя! Гибельный Престол Ирамский! Кстати, ты нашел под левым подлокотником некий рычажок?

— Какой рычажок? — холодно спросил Шендерович.

— А! Ну да, ну да…

Дубан семенил за Шендеровичем, а шестеро мамелюков с обнаженными сверкающими ятаганами шествовали впереди, распахивая попадающиеся на пути двери. Гиви с интересом поглядывал по сторонам — откуда-то доносились смех и обрывки музыкальных аккордов, мимо пробежал мальчик в одних лишь шальварах, обеими руками держа перед собой поднос с фруктами, за ним, переваливаясь и распустив хвост, неторопливо прошествовал павлин; одна из драпировок откинулась и на Гиви уставился блестящий черный глаз…

Казалось, весь дворец празднует вошествие на престол нового правителя.

— Миша, — шепотом спросил Гиви, едва поспешая за широко шагавшим Шендеровичем, — о каком рычажке он говорил?

— Какой рычажок? — удивился Шендерович, — не было никакого рычажка… Ясно?

— Ясно, Миша, — печально ответил Гиви, — только это механизм какой-то, наверное… Так я и думал, что в этот трон что-то вделано такое! Не может же он сам по себе! Если ты его правильно включаешь, он тебя аккуратно поднимает наверх…

Шендерович пожал плечами.

— Говорю тебе, ничего не было подобного сему рычажку, о, мой везирь, — холодно сказал он.

И уже, было, двинулся дальше, но Гиви поймал его за рукав.

— Миша, ну почему ты так говоришь? Не надо так! Этот Дубан, он наверняка затеял какую-то интригу… они тут все такие. Может, он с твоей помощью хочет этого Джамаля скинуть — вон тот с какой кислой рожей сидел! Что ему стоит? Он же звездочет, уважаемый человек! Сказал, что ему звезды нашептали, они и поверили. Указал на тебя! А ты и рад! Ну, какой ты царь, Миша? Ты ж инженер!

Шендерович холодно взглянул на него и высвободил руку.

— Это я в Одессе был инженер! — сухо сказал он, — Причем плохой. А тут я царь! Причем, законный. Откуда ты знаешь, может, я всегда был царем! Может, меня подменили в детстве?

— Миша, ну подумай, что ты несешь! Ты вообще хоть знаешь, куда мы попали? Где ты царь, слушай? В каком месте? В какой стране?

— А хрен его знает… Какая разница? Я их тут на ноги поставлю! Транспортное сообщение, радио, телевизор… Цивилизация-канализация. Торговые контакты наладим. Туризм развернем! Сам видишь, им тут какие-то конкуренты экономическую блокаду устроили. Посадили каких-то уродов в скалах, воют они там, пиротехнику всякую пускают… людей пугают… а этим мало надо! Народ тут, сам видишь, дикий, суеверный…

— Поторопись же, о, повелитель, — воскликнул Дубан, обернувшись, — а иначе погрузится доблестный Масрур в глубокий сон, и не способен будет отвечать на твои вопросы!

— Давай, везирь, шевелись, — нетерпеливо подтолкнул Шендерович, — и не препятствуй мне, ибо исполняю я свой царский долг…

— Как хочешь, Миша, — печально отозвался Гиви.

В небольшой комнате помещений царской стражи окна были затенены. Сюда перенесли Масрура из Тронного зала на жесткое узкое ложе, где он и лежал, закрыв глаза. Однако ж Гиви видел, что глазные яблоки эмира шевелятся под веками, и ему стало страшно.

Рядом стоял небольшой тазик с красной загустевшей жидкостью на дне и лежал окровавленный ланцет.

— Кровь я ему пустил, — пояснил Дубан, — ибо она отравлена сладострастным суккубовым ядом.

— А-а, — сказал впечатленный Шендерович, — да уж, хреново он выглядит!

— Суккуб, — многозначительно кивнул Дубан, понизив голос. Он наклонился над лежащим, прошептал что-то, и тот, не открывая глаз, задвигал глазными яблоками еще быстрее, а потом, потянувшись за руками звездочета, сел на ложе.

Гиви стало еще страшнее.

— Отвечай, о, Масрур, — грозно повелел Дубан, — ибо твой царь и властелин здесь!

— Слушаю тебя, о, звездорожденный, — произнес Масрур замогильным голосом.

— Э? — Шендерович неуверенно поглядел на Дубана.

— Спроси его о сем суккубе, — прошептал звездочет.

— Расскажи мне о сем суккубе, о, Масрур обольщенный! — загремел Шендерович.

Масрур блаженно улыбнулся, не открывая глаз.

— Неземное блаженство несет она с собой, неутомимая в любовных играх и неистощимая на ласки. Счастлив воистину тот муж, что оказался в ее объятьях! Сон в ее объятиях наполнен жизнью, жизнь без нее — подобна пустому сну…

— Это, кажется, чего-то особенного, — задумчиво произнес Шендерович.

— Тьфу! — мрачно прокомментировал Дубан. — Нечисть и есть нечисть!

— А с виду она хороша? — заинтересованно спросил Шендерович.

— Несказанно, — отозвался Масрур. — Кто желает получить представление о ее красоте, пусть возьмет вазу чистейшего серебра, наполненную гранатовыми зернами, и с розовой гирляндой по краю ее, и поместит ее так, чтобы на нее падала игра лучей и теней. Это даст некоторое представление о дивной красоте ее.

— Да-а, — протянул Шендерович.

— Миша, — осторожно напомнил Гиви, — не обольщайся.

Шендерович, не глядя, отмахнулся.

— Спроси, где она растянула свои сети, эта паучиха, — каркнул Дубан из-за спины Шендеровича.

— Где ты встречаешься с ней, о, Масрур влюбленный? Прилетает ли она по ночам на твое ложе? Или как?

На блаженном лице Масрура отобразилось беспокойство.

— Не скажу, — заупрямился он, — Ты сам ее хочешь, о, великий!

— Скажешь! — проскрежетал Дубан.

— Что до твоего суккуба, о, Масрур подозрительный, то не больно-то и хотелось, — успокаивающе проговорил Шендерович, — ибо у меня наложниц без числа и все недурны собою и искусны в любовных утехах, в чем я уже сумел убедиться. Беспокоит же меня исключительно твое состояние, ибо ослабел ты на любовном ложе, тогда как вскорости понадобишься ты мне бодрым и здоровым. Ладно, давай по порядку, ибо сей допрос, вижу я, следует проводить аккуратно и умеючи. Как ты встретился с ней, о, Масрур упрямый?

Масрур вновь блаженно улыбнулся своим воспоминаниям.

— Возвращался я из хаммама, — поведал он, — от банщиков и банщиц, от цирюльника и костоправа, от сладостей и шербета со льдом, чистый, благоухающий и ублаготворенный, однако ж, проходя мимо заброшенной башни, что на краю базара, почуял я, как некая неодолимая сила влечет меня, и вот, полный любовного томления…

— А! — заметил Дубан как бы про себя, — знаю я эту башню! Дозорной башней некогда была она, однако ж, от сиих подземных толчков накренилась у основания и с той поры стоит пустая, ибо предшественник Масрура Доблестного вывел оттуда своих воинов, дабы не пострадали они при следующем толчке…