Виктор Точинов - Пятиозерье

— Знавал я в старые времена одного дервиша, такие трюки показывал — Копперфильд обзавидуется. А настоянная на серебре водичка ничем и никому повредить не может, смешно верить в предрассудки...

10 августа, 12:52, шоссе

Димка Осиков по прозвищу Ослик находился уже далеко от Пятиозерья — целеустремленно шагал в сторону Петербурга по пыльной обочине шоссе, старательно считая шаги. Когда получалось три тысячи, он сходил с дороги и лежа отдыхал где-нибудь в тени. По его расчетам, до дому оставалось двести одиннадцать тысяч шагов. Больше ни о чем Димка старался не думать и ни о чем не вспоминать...

Одна из равнодушно догонявших его машин остановилась за спиной, скрипнув тормозами, — Ослик, не оглянувшись, перепрыгнул неширокий кювет и бросился бежать в лес, ужом проскользнув через окаймлявший дорогу кустарник. Метров через сорок он споткнулся о корень и упал лицом в мох, обхватил голову руками и затрясся в беззвучных рыданиях.

— Странный мальчик... — Водитель «девятки», мужчина в очках, лет тридцати на вид, с удивлением смотрел вслед Димке.

— Не надо было останавливаться. — Его супруга, ухоженная дама того же возраста, покрытая ровным искусственным загаром, говорила очень категорично. — Много их тут по дорогам шляется: токсикоманы, наркоманы, воришки... У этого уж точно совесть нечиста...

Мужчина не стал спорить, вздохнул и тронул машину сместа. Но какое-то неприятное, тягостное ощущение у него осталось... Может быть поэтому он затормозил еще раз — когда через пару километров увидел на обочине голосующего высокого и узкоплечего юношу в синей джинсовой куртке, явно ему коротковатой.

— Можем подбросить до Ольгино, — сказал мужчина, когда пассажир разместился на заднем сидении. — Дальше сам уж как-нибудь...

Парень кивнул коротко остриженной головой, хотя планировал совсем другой финал поездки.

— Большое спасибо, — сказал он. — Я немного подремлю, вы мне скажите, когда будем подъезжать.

Спать после проведенных в почти непрерывной ходьбе ночи и половины дня действительно хотелось зверски. Но главное сделано — все выставленные на дорогах посты парень обошел. Прежде чем закрыть глаза, он поправил укрытый под курткой пистолет — не дай бог, выпадет во сне.

10 августа, 12:59, берег речки Каменки

— Попробуй что-нибудь другое, — сказал Тамерлан жестко и уверенно. — Ты можешь, ты должна вспомнить...

Света невольно отступила вниз по берегу, она по-прежнему не находила слов.

Голос его вновь изменился, став чуть ли не просительным; Тамерлан сделал шаг назад, упершись спиной в сплетение корней, напоминавшее застывшего в конвульсиях спрута. Теперь глаза их были на одном уровне.

"Ну что же, Господи, что же он от меня ждет, чего же ему от меня надо, неужели он хочет уйти и освободиться, а я его как-то удерживаю здесь, сама того не желая... Ни молитва, ни крест не помогут, я не верю больше в молитвы и не помню ни одной, память тает, как лед на песке пустыни, и незачем — это старше всех молитв и крестов... Но что, что, что ему от меня надо?"

— Ты должна вспомнить сама... Сауле... — казалось, Тамерлан слышал все ее невысказанные вопросы и не мог ответить ни на один.

«Сауле? Почему он назвал меня Сауле, кто и где говорил мне целую вечность назад, что Сауле на одном из восточных языков значит просто Света, я схожу с ума, нет, я уже сошла с ума, я сплю сейчас в психушке в Саблино, скоро я проснусь, и рядом будет сидеть Ленка Астраханцева с пакетом апельсинов, рыжих, как ее волосы...»

10 августа, 12:59, мост через Каменку

Пожарные занялись у пылающего моста своим прямым делом — хотя никому и ничем это помочь не могло, прогоревшие доски настила уже не выдержали бы даже самые легкие из скопившихся на берегу машин. Но по крайней мере бойцы пожарной охраны хоть что-то делали в царящей суете и неразберихе.

Единого руководства у собравшихся перед мостом не было. Штаб, координировавший действия разных ведомств, отстал и только-только выезжал из поселка Октябрьский. В век повального развития средств связи — беда небольшая, но тут как на грех наложилась еще одна проблема.

Над «Варягом» и Каменкой назревала гроза. Откуда при полном безветрии наползла туча, совершенно неясно. Со всех сторон синело чистое небо, и солнце продолжало светить с юга, а над головой вырастала, утолщалась, нависала огромная клубящаяся линза. Казалось, сгущался и темнел сам воздух.

Еще не сверкнуло, не грохнуло, но приемо-передающая аппаратура выдавала сплошные помехи на всех диапазонах. Хотя только что, несколько минут и километров назад, все работало отлично.

Без единого руководства тут же начался разброд и шатание. Часть медиков и эмвэдешного спецназа с собаками двинулись в объезд, через торфоразработки (что характерно, через пару километров связь у них заработала, — сначала с перебоями, затем нормально). Торнадовцы, не входившие в группу майора, перебрались вброд через речку и отправились к лагерю в пешем порядке. Армейцы же вознамерились восстановить переправу — неподалеку квартировала саперная часть со всем необходимым.

Ну а невысокий и усатый капитан пожарной охраны деловито руководил тушением моста — пока со стороны «Варяга» не появился взмокший Дерин с отделением не менее взмокших бойцов, и не попытался взять оперативное руководство на себя. Что было достаточной логично — информацией о происходившем он владел наиболее полно (в сравнении с остальными присутствующими у моста офицерами).

Удалась попытка Минотавра частично. Услышав, что горит лагерь, пожарные без споров оставили и свои машины, и мост, от которого валили уже клубы белого пара, — и налегке двинулись к «Варягу». Армейцы ни в какую под знамена Минюста вставать не желали; милицейские, среди которых случился подполковник, тут же вознамерились перехватить вожжи и подчинить себе и Дерина, и майора, и весь наличный состав «Торнадо». Медики заняли выжидательную позицию.

10 августа, 13:16, берег речки Каменки

Тамерлан ждал. Не шевелился. Не произносил больше ни слова.

Казалось, он может ждать вечно — рассыплются горы и высохнут моря, песок занесет руины мертвых городов, а маленькая фигурка с белыми как снег волосами будет так же неподвижно стоять. Будет смотреть на Свету, и вглубь нее, и сквозь нее в бесконечную даль — все одновременно...

А она внезапно с удивлением поняла, что абсолютно спокойна — ушел страх, исчезло безнадежное желание успеть, одолеть, победить, развеять, пеплом по ветру — вся задумка со святой водой казалась не своей, затеянной и подсказанной кем-то чужим и странным...

Многое из того, что она делала и думала в последнее время, представлялось сейчас делами и мыслями другого, незнакомого, человека и уходило, подергиваясь туманной дымкой... От нее — прежней — оставалось лишь стремление: понять, кто или что стоит перед нею. И — кто или что есть она сама...