Виктор Точинов - Пятиозерье

Но что же Тамерлан такое? Почему, отчего у всех, ктс оказался с ним рядом, вдруг вырывалось наружу все само" страшное, наглухо замурованное в самых дальних тайниках души: детские кошмары, подавленные комплексы, желание убивать и разрушать...

Понимает он это? Желает этого? Или все получается случайно и неосознанно?

И почему тогда мне не хочется вцепиться зубами в чье-нибудь горло, вместо этого я теряю память, прошлое дробится и рассыпается на куски, все мельче и мельче, скоро не останется совсем ничего — цветок, растение, радующееся солнцу, не помнящее прошлого и не страшащееся будущего...

Ну хорошо, ну ладно, пускай — на мальчика снизошло нечто, пробуждающее в разуме окружающих латентные, подавленные мысли, способности, желания, а заодно и психические отклонения, а во мне где-то глубоко дремала предрасположенность к прогрессирующей амнезии...

Нет. Не то, проблемы с памятью начались раньше.

Она была спокойна и собрана, как когда-то на экзаменах — перед глазами билет с незнакомой задачей, но все необходимое для решения хорошо известно и понятно; и все части головоломки готовы выстроиться красивым и единственно правильным решением...

Эти несколько минут Светиного спокойствия дорого стоили мальчику по имени Тамерлан.

Казалось, он оттянул, взял на себя весь ее страх и всю боль и едва выдержал эту ношу — мышцы напряглись, на лбу проступила испарина, впервые за этот сумасшедший день стало слышно его дыхание — напряженное и резкое. Из прокушенной губы по подбородку медленно сползала яркая капля крови...

10 августа, 13:16, ДОЛ «Варяг»

Административный корпус так толком и не заполыхал.

Подоспевшие налегке, без машин и техники, пожарные не мешкали. Вооружились тем, что нашлось в «Варяге». Быстро раскатали гидранты, в три ствола сбили ползущие к крыше языки огня и направили толстые водяные струи в окна второго этажа.

Как раз в это время пламя пылающих бумаг и мебели прогрызло тонкую перегородку, отделяющую канцелярию от радиорубки и туда же ударил поток из брандспойта — какой-то контакт закоротило, и из молчавших с утра динамиков грянул звонкий мальчишеский голос, старательно выводящий бодрую пионерскую песенку:

Веселый мотив звучал недолго. На середине второго куплета голос захрипел, растягивая слова, и навсегда замолк.

Майор сплюнул и снова стал думать, как лучше снять с крыши водокачки снайпера. Тот плотно перекрыл подходы к пятому и шестому корпусам, в которых, по всему судя, тоже имелись раненые. Несколько попыток подобраться к позиции неведомого стрелка успехом не увенчались: на отвлекающий огонь он не отвлекался, а от тридцатиграммовых пуль-жаканов на стометровой дистанции бронежилеты помогали относительно — двое контуженых бойцов пополнили список потерь. Стало ясно: с первым подвернувшимся под руку оружием против «Торнадо» работает профессионал высокого класса. Ни специалиста в антиснайперских делах, ни банальной СВД с оптикой у майора не нашлось. Клещ ломал себе голову, и не знал, что...

...Снайпера торнадовцам снимать было уже незачем. Степаныч расстрелял к тому времени всю картечь и жаканы. Остались всего пять патронов с самой мелкой дробью, безобидной на таком расстоянии.

Он лежал на мягком, липнувшем к спецовке рубероиде и поглаживал закоченевшее тельце Чубайса. Поглядывал на резко почерневшее небо и спокойно думал, что под прикрытием грозы надо будет спуститься по пожарной лестнице и уходить топким берегом Чертова озера, по известной только ему тропке.

Степаныч ни о чем не сожалел и не знал, что вместе с грозой назревает и великий скандал в верхах. Не знал, что перебрасываемых сейчас со всех сторон на Карельский перешеек сил ЛенВО и других структур хватило бы для успешной войны с парой не самых мелких европейских государств. Не знал, что через час вызванный по его душу боевой вертолет превратит своей шестиствольной пушкой небольшую квадратную крышу водокачки вместе с обоими обитателями — живым человеком и мертвым котом — в почти однородную массу из битума, бетонного крошева, плоти и крови...

10 августа, 13:26, берег речки Каменки

"Никакой он не демон, меньше надо слушать Пробиркина и читать Стивена Кинга, — поняла Света. — У мальчика талант, стихийный дар. Страшноватый дар. Он просто-напросто живой катализатор. Философский хлыст, как говорили некогда алхимики. Мельчайшие количества веществ-катализаторов ускоряют в десятки и сотни раз химические реакции, сами в них не участвуя. А Тамерлан как-то усиливает спрятанные глубоко в людском сознании и подсознании чувства, обычно старательно подавляемые... Агрессию, ненависть, страх. А в том, что потом происходит — не принимает участия.

Но если всё оно так, — думала Света, — то почему же ни в одном человеке не проснулось ничего хорошего и светлого после общения с Тамерланом? Не одна же гнусь и мерзость держится на дне наших душ... Но почему же он не пробудил ни в ком радости? Надежды? Любви?..

Тут что-то другое...

Или прав Пробиркин? Мальчик — лишь видимость, оболочка, скрывающая...

ЧТО???

Ответа не было. Не могло быть.

Хорошо. Зайдем с другой стороны.

А что Тамерлан хотел? Здесь и сейчас? Из действий можно вычислить их побуждения, а из побуждений — понять кое-что о том, кому эти побуждения принадлежат. Потому что морковка тянется к солнцу, кролик — к морковке, а удав — к кролику... Кто же тянется к удаву?

Он не хотел никому зла, — уверилась Света с полной ясностью, — и добра тоже, он искал что-то, потерянное и необходимое, без чего не мог существовать и даже не мог умереть... А переполнявшая его сила разбрызгивалась в стороны, разлеталась случайными каплями, и никто не смог выдержать этот нежданный дар — силу без любви..."

И еще одно поняла она, не удивляясь неожиданному прозрению: Тамерлан нашел, что искал.

Света шагнула вперед и недоуменно заметила странное движение на лице Тамерлана, искривившее окровавленные губы. Господи, да ведь он пытается улыбнуться, я никогда не видела его смеющимся или просто улыбающимся, он уже забыл, как это делается, бедный, бедный...

Она сделала медленный шаг и еще один, неотрывно глядя в черные бездонные глаза и вдруг поняла, что желтое пятно на огромном, во всю радужку, зрачке — не бесформенная клякса, а изображение кошки с какими-то странными, вытянутыми пропорциями — кошки, свернувшейся в умиротворенной и спокойной позе. Это не кошка, вспомнилось вдруг, это Базарга, Зверь Ужаса и Надежды — понять, откуда она это знает, Света не успела.