Таня Хафф - Договор крови

— А если мы не сможем...

— Заткнись, Селуччи. Мы обязательно его найдем Он набрал в грудь воздуха, чтобы заговорить снова, но потом счел за лучшее молча выдохнуть.

Вики снова судорожно вцепилась в подлокотник. «Мы обязательно найдем его». Все, что она смогла рассмотреть сквозь ветровое стекло, — это сияние фар, а вот что они освещали, включая и поверхность самой дороги, она разобрать не могла. Огни других машин появлялись как бы ниоткуда — красные и желтые глаза невидимых зверей. Женщина ощутила, как машина стала поворачивать, затем замедлила движение и остановилась. Наступила тишина, вокруг теперь была полная тьма.

— Я припарковался позади здания, — сообщил Майк. — Все же не так заметно, если нам придется пробираться мимо охраны.

— Неплохая идея.

Несколько мгновений никто из них не двигался, потом Вики повернулась к своей двери, а Селуччи распахнул свою. Включился внутренний свет, и на один миг Вики увидела в боковом стекле машины свое отражение.

Нет... приникнув к стеклу, раздвинув пальцы, безмолвно раздвигая губы, за ним стояла ее мать.

— Майк!

Спустя мгновение он уже был возле нее, и дверь милосердно закрылась, как только он упал на переднее сиденье. Женщина прижалась к его груди и замерла в объятиях друга, зажмурив глаза так плотно, что почувствовала боль, и не в силах унять дрожь.

— Вики, в чем дело? Что случилось? — Ему никогда не приходилось слышать, чтобы она произносила ею имя в таком ужасе, и Селуччи отчаянно надеялся, что никогда больше этого не услышит.

Страдание в голосе подруги не только надорвало ему душу, оно проникло в него так глубоко, как не удавалось ей самой. Вики прижалась к нему так сильно, что он едва мог дышать, ее пальцы были судорожно стиснуты в кулаки.

— Майк, моя мать умерла.

Он прикоснулся губами к ее волосам.

— Я знаю.

— Да, но ее заставили встать из гроба — В голосе женщины слышались нарастающие истерические интонации. — Тогда — знаешь, эта мысль только что пришла мне в голову, — когда мы найдем ее, что мы должны делать, я хочу сказать, как мы ее похороним?

— Иисусе Христе, — шепотом произнесенное имя Божие прозвучало как молитва.

— Я имею в виду, — она была вынуждена шумно сглатывать воздух между каждыми двумя словами, — должна ли я снова убить ее?

— Вики! — Майк прижал ее к себе еще крепче. Ничто иное не пришло ему в голову. — Будь все проклято! Ты не убивала ее в первый раз! Умоляю, пойми наконец: ее смерть никак с тобой не связана.

Он почувствовал, как его подруга пытается овладеть собой.

— Иногда я начинаю в этом сомневаться, — пробормотала она.

Голод когтями вцепился в него и стремился поработить его полностью, и ему приходилось прикладывать все оставшиеся силы, чтобы не дать этому чувству захватить над собой власть. Вырвавшись на волю он быстро бы привел его, стремясь к насыщению, в полное беспамятство, возможно, переломал бы все кости. Генри не мог допустить, чтобы такое случилось. Он должен был остаться в сознании, быть готовым к тому, что его похитители окажутся настолько безрассудны, что откроют бокс между сумерками и рассветом.

Лишенный сил настолько, что их не хватало даже на страх, вампир был теперь в состоянии рассматривать свое заключение почти бесстрастно. Почти. Воспоминания о том, как он угодил в ловушку, мелькали во тьме, словно мотыльки, вились по самым краям сознания, но хуже этого: мысль об экспериментах, которые могут начать проводить над ним после восхода солнца, окончательно убивала в нем надежду на спасение.

Фицрой пережил Инквизицию, был свидетелем работорговли, концентрационных лагерей Второй мировой войны и очень хорошо знал, какие чудовищно жестокие поступки могут совершать люди. Он видел, как его собственный отец приговаривал к сожжению на кострах мужчин и женщин лишь вследствие того, что пребывал в дурном настроении. «А те, в чьих руках я сейчас нахожусь, — думал он, — уже доказали, что не связаны никакими этическими обязательствами». В этом помещении были установлены три контейнера. Он находился в одном из них. Несомненно, мать Вики была в одном из двух оставшихся.

Слегка повернув голову, чтобы поток свежего воздуха свободно проникал к нему сквозь решетку — не поддающуюся его отчаянным усилиям решетку, проходящую над его ртом и носом, — он сконцентрировался только на дыхании. У него имелось не так уж много возможностей чем-либо заняться, и это была одна из них.

«Не слишком большое утешение, но я могу не беспокоиться о том, что задохну...»

Отвратительная вонь внезапно накрыла его удушающим облаком. Генри постарался отвести голову как можно дальше, лопатки его вжались в пластик, затрудненное дыхание заставило усиленно колотиться сердце, удары которого грохотом отдавались в ушах. Это существо оказалось прямо напротив его бокса; должно быть, оно где-то рядом.

Приложив к груди покалеченную руку, Генри заставил себя успокоиться. Это обстоятельство могло оказаться его единственным шансом на свободу; он не имел права позволить слепой панике взять над собой верх.

Что-то протащили поверх крышки его бокса, что-то длинное и мягкое. Перед глазами Генри внезапно промелькнули кадры из черно-белого фильма, в котором Дракула приносит парочке своих голодных невест малыша, чтобы утолить их голод.

«О Господи, только не это».

Представившаяся возможность насытиться уже не могла остановить голод. Ребенок может погибнуть. За эти столетия он убивал многих: иногда по необходимости, иногда же поступал так только потому, что представлялась подобная возможность. Но никогда — невинных. И тем более — ребенка.

Движение поверх крышки прекратилось.

«Когда крышка откроется...» Фицрой собрал остатки сил, чтобы приготовиться к этому. Но крышка оставалась закрытой, и спустя некоторое время мышцы его задрожали, и он снова без сил распростерся на обитом пластиком дне бокса.

— Если я позвоню ей утром, у нее будет достаточно времени все обдумать, и она поймет, что я настроена серьезно.

Хотя он все еще не ощущал ничего, кроме омерзительной вони, Генри распознал голос. Он принадлежал бледной молодой женщине с пустыми глазами.

— Она — человек благоразумный и, уверена, как ученый сможет понять мое предложение.

Женщина эта была явно безумна Вампиру, который не смог прикоснуться к ее разуму, этот факт представлялся несомненным. Но, кроме того, она находилась вне этого ящика, она могла освободить его, и, безумная или нет, она была его единственной ставкой в борьбе за выживание. Игнорируя испытываемые им страдания, он сумел извернуться таким образом, что его рот прижался к изогнутой поверхности вентиляционной решетки, и повысил голос, стараясь говорить столь обыденно и сухо, как только мог.