Майкл Крайтон - Пожиратели мертвых (13-й воин)

Мы оставили собак у невидимой границы и поехали дальше. Все чаще под ногами лошадей хрустел снег, а туманная пелена, покрывавшая землю, становилась все толще.

Все молчали, обращаясь время от времени только к лошадям, которые все с меньшей охотой повиновались своим седокам. Нам буквально на каждом шагу приходилось понукать их то ласковым словом, то резким пинком. Вскоре впереди нас сквозь туман проступили силуэты двух каких-то предметов, установленных по сторонам тропы, по которой мы двигались вперед. Мы удвоили осторожность и вскоре поравнялись с этими странными знаками. И вот что я увидел собственными глазами: на вкопанных в землю столбах кто-то установил два черепа огромных медведей, челюсти которых были широко открыты, обнажая острые смертоносные клыки. Мы поехали дальше, и Хергер шепотом объяснил мне, что медведь – это священное животное вендолов, и такие черепа они устанавливают на границах своих владений.

Вскоре мы заметили дополнительное свидетельство того, что находимся в землях вендолов. Впереди стоял большой камень, обработанный таким образом, что он принял форму беременной женщины с огромным животом и грудями, но без рук, ног и головы, наподобие той, что мне уже приходилось видеть. Весь камень был залит потеками какой-то бурой жидкости, и меня бросило в дрожь, когда я понял, что это следы множества жертвоприношений.

Мы молча проехали мимо каменного истукана, не обменявшись ни единым словом и не обмолвившись о том, что увидели. Вскоре воины, как по команде, вынули мечи из ножен. При этом на лицах их читалось столь хорошо знакомое мне выражение готовности к битве. Такова уж натура норманнов: только что они были не в силах скрыть охвативший их страх, но перейдя границу и оказавшись в непосредственной близости от источника того самого страха, они заметно изменялись. Страх словно испарялся, предоставив место готовности вступить в бой и сразиться с любым противником. Вот и сейчас они словно обрадовались приближению опасности и лишь сердились на лошадей, которых с каждым шагом было все труднее заставить двигаться вперед.

Вскоре я почувствовал омерзительный, почти тошнотворный запах, уже знакомый мне по ночному бою во дворце Ротгара. Как только я вновь ощутил эту вонь, сердце мое сжалось от безотчетного страха. Подъехав ко мне, Хергер негромко спросил:

– Как ты себя чувствуешь?

Не в силах скрывать свои ощущения, я честно признался ему:

– Мне страшно.

В ответ на это Хергер сказал мне:

– Это потому, что ты думаешь о том, что может случиться, и представляешь себе такие ужасы, от которых у любого человека кровь застынет в жилах. Не задумывайся о том, что тебя ждет, ведь в конце концов ни один человек не бессмертен.

Я не мог не признать правоты его слов.

– У нас, в моей стране, – сказал я, – говорят так: «Благодари Аллаха за то, что он в мудрости своей определил смерть в конце жизни, а не в начале».

Пожалуй, впервые за все время нашего знакомства Хергер улыбнулся и даже коротко засмеялся над моей шуткой, пусть и грустной.

– Смотри-ка, – заметил он, – когда становится страшно, даже вас, арабов, посещают здравые мысли.

Сказав это, он поехал вперед и передал мои слова Беовульфу, который также засмеялся. Беовульф и его воины были рады шутке в любое время.

Поднявшись на вершину очередного холма, мы остановились, как вкопанные: перед нами раскинулся лагерь вендолов. Вот как выглядело то, что я увидел своими глазами: это была небольшая долина, в которой стояли неровным крутом очень примитивные хижины, сооруженные из смешанной с глиной соломы, причем построены они были настолько неумело, что и ребенок сделал бы лучше. В середине этого круга находился большой очаг с еще не погасшими угольями. Тем не менее, нигде не было видно ни лошадей, ни каких-либо других животных, вообще никакого движения и ни малейших признаков жизни; вот что мы увидели сквозь туманную пелену.

Беовульф спешился, и воины последовали ему примеру. Я сделал то же самое. По правде говоря, сердце мое бешено колотилось, и я едва мог дышать, глядя на лагерь этих полудикарей-полудемонов. Мои спутники шепотом обменялись несколькими словами, и я также шепотом задал вопрос:

– Почему там так тихо?

– Вендолы – ночные твари, как совы и летучие мыши, – ответил мне Хергер. – Весь день они спят. Вот и сейчас они должны спать, а нам надо спуститься и напасть на них неожиданно, и убить как можно больше демонов прямо во сне.

– Но нас же так мало, – возразил я, мысленно прикидывая количество раскинувшихся перед нами хижин.

– Нас вполне достаточно, – сказал Хергер и протянул мне флягу с медом, к которой я с благодарностью приложился, мысленно поблагодарив Аллаха за то, что этот напиток не входит в список запрещенных, и его употребление даже не подлежит осуждению [35]. Если быть честным, теперь мой язык уже привык, и я больше не испытывал такого отвращения к этой субстанции, как в первое время моего пребывания с норманнами; более того, воздействие меда на разум и душу человека в критических ситуациях можно даже считать положительным. Вот так человек и привыкает к тому, что раньше казалось ему странным. Точно так же я постепенно привык к вони, исходящей от вендолов и всех их вещей, и теперь мог спокойно дышать, не опасаясь, что меня вдруг вывернет наизнанку.

У северных народов вообще очень странное отношение к запахам. Как я уже упоминал, они не заботятся о своей чистоте, едят и пьют, если нужно, любую дурно пахнущую пишу и питье, обладающее даже самым резким запахом. Тем не менее справедливо утверждение о том, что больше всех других частей своего тела они ценят нос. Потеря в бою уха не считается у них серьезным увечьем; то же самое относится к утрате пальца ноги или руки, если это не помешает держать оружие и участвовать в битвах; подобные ранения и увечья они воспринимают с присущей им невозмутимостью. Но при этом потеря носа приравнивается ими едва ли не к самой смерти, и даже отсечение малейшей его части, что у других народов считалось бы легким ранением, воспринимается норманнами чрезвычайно болезненно.

Перелом костей носа, будь то в бою или в драке, не считается среди викингов чем-то опасным; поэтому у многих носы сломаны и сильно изуродованы. Что же касается причин такого страха перед потерей даже кусочка носа, то они остались мне неведомы

[36].

Воины Беовульфа, и я в том числе, были вынуждены оставить лошадей на вершине холма. Животные оказались настолько напуганы, что было бы бесполезно заставлять их спускаться вниз, но и бросить их без присмотра мы также не могли. Одному из отряда необходимо было остаться с ними, и я лелеял надежду, что для этой цели выберут меня как наименее опытного и ценного в бою члена отряда; но в тылу оставили Хальтафа, который был ранен в предыдущем сражении. Я же вместе с остальными стал спускаться по склону, стараясь не шуметь и двигаться под прикрытием кустов и деревьев. Нам удалось подобраться незамеченными к самому лагерю вендолов. Не прошло и нескольких минут, как мы стояли прямо в центре логова демонов.