Питер Страуб - Мистер Икс

И вновь ледяная улыбка:

– То, что последние тридцать лет Эрл убивает людей. Но вот один замечательный маленький факт – то, что Эрл Сойер оказался давным-давно пропавшим Кордуэйнером Хэтчем, – лейтенанту пока неизвестен.

– И мы собираемся это скрыть, так?

– Ну, скрыть это нам черта с два удастся. Все, что я хочу, – это свести огласку к минимуму и выйти на пенсию с чистой репутацией. Иначе ведь со всей страны сбегутся репортеры. Замучаешься уворачиваться от микрофонов, выходя каждый раз из управления. Это не по мне.

– Тогда зачем мы здесь?

– Если у вас есть желание помочь мне разобраться, что происходит, тогда давайте попробуем найти в этом хламе что-нибудь полезное. Мистер Данстэн, вы доверяете мне?

– Прямого ответа у меня нет, – ответил я.

– Хорошо. Все, что вы говорите мне, – не для протокола. Обещаю. Продолжим разговор?

– Смотря куда он заведет.

– Надежда умирает последней. – Мьюллен взглянул на изуродованную фотографию. – Вы не удивились, узнав, что мальчик на снимке – Кордуэйнер Хэтч.

– О том, что мой отец Кордуэйнер Хэтч, я знал уже часов двенадцать назад. – Я рассказал капитану, как заезжал к Хью Ковентри и услышал о пропаже фотографий Хэтча. Я довольно туманно объяснил ему, почему подозревал Нетти, и описал, как нашел папку в ее спальне. – Взглянув на фотографии, я сразу понял, что Кордуэйнер – мой отец.

– Я так понимаю, Кордуэйнера нет в живых.

Я промолчал.

– Только между нами, мистер Данстэн. Если вы скажете, что убили его своими руками, я не буду выдвигать против вас никаких обвинений.

– Кордуэйнер Хэтч мертв.

– Вы могли бы сделать нам обоим доброе дело, если бы сообщили мне, где искать его труп.

– Никто и никогда не найдет его тело.

В изучающем взгляде Мьюллена не было ни капли осуждения:

– Года через два какой-нибудь парень на экскаваторе или ребенок, гуляющий в лесу, не наткнутся на его останки? И во время очередного наводнения труп не вынесет на отмель – так?

– Ничего подобного не случится. Никогда. Теперь ваш черед поверить мне.

– Вы убили его?

– А у вас случаем не включен диктофон?

Он улыбнулся.

– Скажем так, он убил себя сам.

– Позвольте задать вам вопрос совсем из другой оперы. Имеет ли хоть одна фотография из тех пропавших, включая и ваши семейные, отношение ко всему этому?

– Капитан, вы чего-то не договариваете, а?

– Попытаюсь выразиться чуть яснее. Когда Стюарт Хэтч обвинил вас в нападении на него с ножом, он также заявил, что подозревает вас в незаконном проникновении в его дом с целью поиска неких фотографий, ошибочно взятых им из библиотеки. Мне по барабану, забирались ли вы к нему, брали ли что-то принадлежащее вашей семье. Мне надо знать, показывали ли вы эти снимки Кордуэйнеру Хэтчу?

Тревожные звоночки, трепетавшие в моей душе, сделались отчетливей:

– Чего ради?

Мьюллен перед ответом чуть помедлил, а когда решился, мне понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, о чем говорил капитан:

– Как-то в детстве мама показала мне на улице Говарда Данстэна. Он уже был стариком, однако, в отличие от большинства стариков, не казался безобидным и покорным. Наоборот, он тогда напугал меня. Мама сказала: «Когда я была девушкой, Говард Данстэн одной улыбкой мог заставить тебя почувствовать, что пришла весна». Думаю, он производил такое впечатление на большинство женщин.

Потрясенный, я уставился на Мьюллена с благоговейным страхом: он знал все! Он знал все, что он был в состоянии узнать. С тех пор как мы с ним остались один на один в моем номере в «Медной голове», Мьюллен вел меня к цели, которую я изо всех сил старался скрыть.

– Вы слишком хороши для этого города, – покачал головой я.

– В Кейп-Джирардо о таких делах и не слыхивали. В ту самую минуту, как Стюарт Хэтч приметил вас, он делал все, чтобы заставить вас сбежать отсюда или попасть за решетку. Но он понятия не имел, кем был Эрл, не так ли?

– Он думал, что Кордуэйнер мертв.

– Как не имел понятия и Кордуэйнер. Но я догадываюсь, кем он считал себя. Повернитесь и откройте его дневник, или как там его. У него был прекрасный почерк, скажу я вам.

Я развернулся и протянул руки к тетради. Пальцы перевернули несколько страниц, и я прочел: «И в моей жизни были Иуды, и первым из них был Суконная Башка Спелвин, на чье предательство я ответил кратким визитом в его тюремную камеру».

Ниже каллиграфическим почерком Кордуэйнер вывел: «Могу признаться самому себе: я хоть и несколько "обветрен", но все еще хорош собой».

На предыдущей странице гневная запись прописными буквами: «Я НЕНАВИЖУ ИСКУССТВО. ИСКУССТВО НИКОГДА НИЧЕГО ХОРОШЕГО НЕ ДАВАЛО НИКОМУ».

А еще раньше: «О Великие, с которыми Ваш Раб связан общим Происхождением, если Вы вообще существуете, я смиренно испрашиваю у Вас степени признания, соразмерной моей Миссии».

Затем я отыскал последние написанные им строки: «Я положил Ручку… И закрыл Книгу… Триумф торопит… Мои Бессердечные Отцы…»

Из-за спины раздался голос Мьюллена:

– Вы показывали ему фотографию Говарда Данстэна?

Я закрыл журнал.

– Что вы собираетесь со всем этим делать?

– Замечательный вопрос. Пока офицеры, которых вы видели на посту у дверей, осматривали комнату, я зашел сюда, открыл гроссбух и прочитал пару опусов. Затем приказал ребятам сторожить снаружи и пролистал до конца. Кордуэйнер Хэтч возомнил себя потомком враждебных монстров, пославших его сюда устанавливать свой контроль и порядок. Он утверждал, что может перемещаться в пространстве, входить в запертые помещения и становиться невидимым. Что будет, если такое станет достоянием общественности? Тысячи репортеров начнут копать эти убийства. Город превратится в «Нэшнл инкуайер». Шефа снимут, за ним – меня, и мне тогда придется всю оставшуюся жизнь бегать от людей, мечтающих написать книгу об эджертонском монстре.

– Как вещественное доказательство дневник вам не нужен?

– В этой халупе и так достаточно вещественных доказательств. – Мьюллен посмотрел вниз на поблескивающие волнообразные завалы мусора в четырех футах от его ног. Упитанная крыса наполовину высунулась на поверхность и пристально глядела на капитана. – Пшла вон!

Лоснящаяся, сытая и нисколько не испуганная, крыса дернула носом и выползла на свет. Мьюллен топнул по полу – крыса чуть дернулась вперед, не сводя с капитана глаз-бусинок.

Он расстегнул куртку и достал револьвер.

– Иногда чувство собственного достоинства вынуждает делать то, чего делать не следует. – Вскинув револьвер, Мьюллен прицелился.

Оскалив зубы, крыса метнулась к Мьюллену. Капитан отскочил назад и выстрелил. За миг до того, как достигнуть его ног, крыса превратилась в окровавленный комок шерсти с раскрытой розовой пастью. Сквозь звон в ушах донесся до меня голос Мьюллена: