Джим Батчер - Барабаны зомби

— Ерунда, сам справлюсь, — жизнерадостно откликнулся он и принялся расстегивать многочисленные лямки. — Вот уж не ожидал вас видеть. До планового осмотра еще неделя. Рука беспокоит?

— Не очень, — сказал я. — Просто хотел поговорить с вами о...

— О! — выпалил он и, выбравшись из-под груды музыкальных инструментов, направился к столу в углу. — Пока не перешли к делу... я как раз хотел показать вам кое-что интересного.

— Баттерс, -произнес я. — Я и сам не прочь поболтать, да только со временем у меня совсем хреново.

Он удрученно застыл.

— Правда?

— Угу. У меня на руках дело, и мне необходимо знать, не известно ли вам кое-чего, что могло бы мне помочь.

— О, — протянул он. — Ну да, у вас всегда дела. Но это важно. Я тут провел кое-какие исследования с тех пор, как вы начали ходить ко мне со своей рукой, и выводы, которые я сделал по результатам наблюдений...

— Баттерс, — вздохнул я. — Послушайте, я и правда здорово спешу. Пять слов, не больше, идет?

Он оперся руками о столешницу и пристально посмотрел на меня. Глаза его сияли.

— Я понял наконец, почему чародеи бессмертны, — он призадумался на мгновение. — Черт, это уже шесть слов вышло. Ладно, фиг с ним. О чем вы хотели поговорить?

Я смотрел на него, разинув рот. Потом спохватился, закрыл его и испепелил Баттерса взглядом.

— А знаете, Баттерс, хитрозадых обычно не любят.

Он ухмыльнулся.

— Я же говорил, что это важно.

— Чародеи вовсе не бессмертны, — возразил я. — Просто живут дольше обычного.

Баттерс пожал плечами и принялся рыться в папках у себя на столе. Потом щелкнул выключателем просмотрового аппарата и начал по одному вынимать из папок рентгеновские снимки и прикладывать их к светящемуся экрану.

— Короче, я до сих пор не уверен, что верю в эти ваши волшебные, скрытые от мира штуки. Но судя по тому, что вы мне рассказывали, чародей может прожить раз в пять-шесть дольше среднего. А это ближе всего к бессмертию. Так вот, то, что я видел, заставляет меня поверить в то, что все это не пустые разговоры. Идите-ка сюда.

Я послушался и хмуро уставился на рентгеновские снимки.

— Эй, это что, мои?

— Ага, — подтвердил Баттерс. — После того, как я начал использовать аппарат устаревшего типа, процентов пятнадцать снимков можно худо-бедно разобрать. Да и в старой вашей медицинской карте три или четыре снимка ухитрились выжить прежде, чем вы угробили аппаратуру.

— Гм, — пробормотал я, ткнув пальцем в первый снимок. — Это когда в меня пулю засадили в Мичигане, — на снимке отчетливо виднелись трещины, разбегавшиеся по моей берцовой кости от того места, куда ударила пистолетная пуля — хорошо еще, не самого большого калибра. Я чудом тогда избежал раздробленного бедра и, возможно, смерти. — Кажется, это снимали после того, как сняли гипс.

— Именно, — подтвердил Баттерс. — А вот другой, сделан через пару лет, — он ткнул пальцем в другой снимок. — Вот, видите линии трещин? Там, где кость срослась — светлее.

— Ну, — кивнул я. — И что?

— А то, — хмыкнул Баттерс. — Гляньте вот сюда, — он выложил на экран третий снимок. В общем-то он мало отличался от первых двух, только светлого на нем было меньше. Он ткнул в него пальцем и восторженно посмотрел на меня.

— Что? — не понял я.

Он даже зажмурился от такой моей тупости.

— Гарри, — сказал он. — Это снимок, который я сделал два месяца назад. Обратите внимание: на нем не заметно вообще никаких аномалий.

— И что? — повторил я. — Ну, зажило все, ничего такого.

Он раздраженно засопел.

— Ну и чурбан же вы, Гарри. Кости не могут срастаться бесследно. Отметины от переломов сохраняются до конца жизни. Точнее, должны сохраняться. А у вас — нет.

Я нахмурился.

— Но какое это имеет отношение к продолжительности жизни чародеев?

Баттерс нетерпеливо отмахнулся.

— А вот еще, — он шлепнул на экран еще несколько снимков. — Вот неполный перелом другой руки — не той, в которую вы пулю получили. Вы заработали его, когда загремели с поезда через пару дней после нашего знакомства. Не перелом — трещина. Вы даже не знали об этом, и лубка накладывать не пришлось: хватило и повязки. Так вот, следов не осталось уже к следующему осмотру.

— А что в этом такого странного?

— Да ничего, — вздохнул Баттерс. — Ладно, смотрите дальше. Вон отметина от срастившейся ткани, а на третьем снимке ее — фюить! — и нет уже. Ваша рука здорова-здоровехонька.

— Может, я молока слишком много пью, или еще чего-нибудь? — предположил я. Баттерс только фыркнул.

— Гарри, послушайте. Вы крепкий парень. Вас ранили черт-те сколько раз, — он достал мою медицинскую карту и, крякнув от усилия, шмякнул ее о стол. И то сказать, видел я телефонные книги тоньше, чем моя медицинская карта. — И я уверен, у вас полно еще всяких бяк, по поводу которых вы даже не обращались к доктору.

— Ну, бывало, — кивнул я.

— Вы переломаны почище спортсмена-профессионала, — продолжал Баттерс. — Я имею в виду хоккеистов там, или футболистов. Ну, может, как автогонщик.

— А они что, переломаны? — усомнился я.

— Когда вы гоняете полтонны железа на скорости в треть звуковой, травмы случаются самые разные, — серьезно ответил он. — Даже не самые зрелищные аварии опасны для организма — при их-то скоростях. Вам приходилось попадать в аварию на небольшой скорости?

— Угу. Неделю все тело ныло.

— Вот именно, — кивнул Баттерс. — А теперь помножьте это на время, что они этим занимаются. Эти парни, и другие спортсмены — их частенько колошматит, и по-серьезному. Ну они вырабатывают физическую и психическую выносливость, которая позволяет им справляться с болью, но травмы все равно не проходят для них бесследно. И физический износ накапливается. Как думаете, почему футболисты, боксеры и тому подобные выходят в тираж задолго до сорока? Потому, что восстанавливают большую часть функций после каждой травмы, но не полностью, и новый ущерб всякий раз добавляется к старым.

— Я все-таки не понимаю, какое отношение это имеет ко мне?

— У вас не накапливается, — сказал Баттерс.

— Э?

— Ваше тело не успокаивается, восстановив функциональность, — пояснил Баттерс. — Оно продолжает ликвидировать ущерб до тех пор, пока от него ничего не останется, — он посмотрел на меня в упор. — Вы хоть понимаете, как это, черт подери, важно?

— Боюсь, не совсем, — признался я.

— Гарри, да ведь с этого, возможно, и начинается старение организма. Ваше тело — это сложный набор клеток, так? Большая часть их повреждается или изнашивается — и отмирает. Организм замещает их. Это непрерывный процесс. Вот только каждый раз, когда тело производит такую замену, новая клетка чуть уступает предыдущей в качестве.

— Ну да, — кивнул я. — Повторное копирование. Слыхал о таком.