Люциус Шепард - Золотая кровь

Бехайма и его провожатой наконец коснулись лучи огня. То, что он принял за звезду, оказалось золотым тоннелем, на дне которого их ждет какой-то бес, а когда они подлетели ближе, Бехайм рассмотрел: красные глаза старика – это вовсе не глаза, а пустые, кровавые провалы, мертвенно-бледные щеки покрывала щетина, как у трупа, темно-красный язык раздулся, словно слизняк, наполовину выползший изо рта, руки распахивались и снова сходились с конвульсивной непроизвольностью, как у только что убитого, и он не приплясывал, а трясся в параличе, исполняя танец повешенного.

Бехайм сомкнул руки за спиной у своей спутницы и крепче прильнул к ней в поцелуе. Она прижалась к нему, по-видимому ничего не подозревая, поглощенная собственным вероломством. Еще несколько мгновений – и они промчатся мимо этих судорожно шарящих серых пальцев, и тут он засомневался в разумности своего плана, осознав все подводные камни и неожиданные повороты, которые могут его ожидать. Но раздумывать было некогда, и уже почти у самого входа в тоннель он изо всех сил крутанулся вместе с ней, не пытаясь вырваться, а, наоборот, как бы поддавшись ее хватке и слегка изменив направление их движения ровно настолько, чтобы старик смог достать женщину правой рукой, – и тот, зацепив пальцами ее плечо, оторвал ее от Бехайма. Ее ошеломленное лицо застыло белой маской. Она ухватилась было за Бехайма, но он оттолкнул ее, дал инерции унести себя и впрыгнул в самый центр света, успев увидеть, извиваясь и барахтаясь, как сцепились эти двое, обнажив блестящие клыки, кусаясь и царапаясь и безобразно разбрызгивая повсюду кровь. А за ними, расплывшись неясными контурами в струях света, быстро надвигалось что-то огромное, бледное.

Бехайма всего пронзило страхом, всколыхнувшимся внутри, словно кот, сиганувший в окно из горящего дома, и это придало скорости его мучительному полету. Нахлынули новые сомнения. А что, если там, в сердце этого огня, никакого выхода нет? Что, если путь ему перекроет очередной, еще более ужасный страж? У него за спиной кто-то пронзительно закричал. Непонятно, мужчина или женщина. Ясно только, что от боли. Он без оглядки ринулся в тоннель света, вверх, неловкими движениями начинающего пловца стараясь преодолеть поток, чтобы он не вынес его обратно в пустоту, пытаясь нащупать то, чего здесь быть не может: какой-нибудь край, угол, выступ скалы.

И ему это удалось.

Он обхватил пальцами какую-то каменную выпуклость и вцепился в нее что есть сил. Другая его рука коснулась плоской поверхности, он нашарил трещину и тут же вставил в нее три пальца, пытаясь обрести опору.

Затем он подтянулся и выбрался как будто из какого-то омута в мерцающий факельный свет, на грубый холодный камень. Ловя ртом воздух, он увидел, что лежит в коридоре, стены которого в обоих направлениях утыканы факелами, укрепленными в железных кронштейнах. Незнакомое место. Это мог быть любой уголок замка. Возможно, этот коридор ведет в мир кошмаров. Только страшнее того, от чего он ушел, уже быть не может.

Если он, конечно, ушел.

Мысль о том, что за ним, может быть, все еще гонятся, заставила его пошевелиться. Он с трудом поднялся на ноги и изумленно смотрел, как из складок его одежды падают капли черноты и шлепаются на каменный пол, раскатываясь там, словно ожившие знаки препинания, соединяясь сначала в лужу, а затем в ручеек, который потек обратно, к омуту, вливаясь в него.

Бехайм пошел по коридору, выбрав направление наобум, но не успел сделать и трех шагов, как из-за спины донесся звук вспарываемой по шву плотной ткани. Обернувшись, он увидел, как из омута показались голова и плечи женщины – его спутницы. Волосы ее были приглажены назад, по коже, как жуки, разбегались врассыпную капли небытия. Взгляд ее черных, пустых, как дырки в простыне, глаз остановился на нем, рот был раскрыт. Бехайм застыл в полной растерянности. И тут из-под черной поверхности вылезли белые, невероятно длинные пальцы, затем мясистая рука, пальцы обхватили ее макушку – так обычно берут апельсин – и утащили вниз.

Бехайм бросился прочь, работая руками, стараясь найти какой-нибудь боковой ход, он жаждал оставить наконец все это позади, но боковых ходов не было. Коридор, освещенный бесчисленными факелами, под углом вставленными в железные кронштейны, казалось, уходит в бесконечность темными серыми каменными стенами, украшенными парчовой глазурью мха. Он бежал и бежал, пока не закололо в боку. Только тогда он остановился и прислонился к стене. Тишину нарушало лишь его тяжелое дыхание. Он обернулся и увидел вдали, в оставленном им конце коридора, белый силуэт, едва различимый на таком расстоянии. В душе его и уме все снова раскололось на части, его опять настиг тот хаос, как тогда, когда он заметил белую линию горизонта – зловещий знак приближения Патриарха. У него задрожали ноги, легкие охватило огнем. Он знал, что далеко не убежит. В нем вскипело негодование, и он закричал:

– Что тебе от меня нужно? Я все делаю так, как ты просил!

Патриарх, похоже, его не услышал.

Бехайм, пошатываясь, сделал несколько шагов.

– Чего ты хочешь от меня? – снова крикнул он и на этот раз получил ответ, хотя и совсем не такой, какого можно было ожидать.

Коридор как будто опрокинулся: казалось, вниз уходит глубокий колодец – сужающийся строй красных огненных слез и плит серого камня, а где-то почти на дне обозначился силуэт Патриарха – не живое существо, а, скорее, какой-то белый символ. У Бехайма сильно закружилась голова. Он вцепился в сырые камни и закрыл глаза.

Какое-то время спустя он осторожно открыл их.

Он чуть было не закричал – так невыносимо было сдерживать давящий, нарастающий в груди ужас, но то, что предстало его взору, как будто навалилось на него несокрушимой силой, и у него перехватило дыхание, а язык прилип к горлу. В паре метров от того места, где он стоял, распластавшись по стене, из конца тоннеля на него, казалось, глядел великан. Это было гигантское лицо Патриарха – с необычайно тонким строением костей. Оно напоминало морду летучей мыши, ласки, хищника вообще: приплюснутая шишка носа с узенькими, как щелки, ноздрями; безгубый рот, из которого торчали клыки размером с бивни; мясистая белая кожа с кружевом голубых вен, рисунок которых был похож на сложную татуировку; непропорционально большие глаза с зазубренными зрачками – туманное вещество их радужных оболочек, казалось, постоянно кипело и двигалось, тут и там вспыхивая фосфоресцирующими огнями гнилушек, то распускавшимися, то гаснувшими невпопад.

Рот этого существа раскрылся, обнажив два ряда запачканных кровью игольчатых зубов и испустив мощную струю трупного запаха.

Бехайм почувствовал, как по его ногам потекли собственные экскременты. У него подкосились ноги, и он осел на пол, отвернувшись к стене в ожидании конца.