Ким Харрисон - Мертвая ведьма пошла погулять

Последовало какое-то шуршание, затем опять тишина и наконец ясно различимый звук рвущейся бумаги. Я задумалась, зачем старая дева прикидывалась шлангом. Все прекрасно знали, что она тверже окаменелого дерьма хищного динозавра и всех нас переживет. Даже Смерть не особо ее хотела.

— Я расскажу про тебя, бесстыдница! — крикнула из-за двери миссис Талбу. — Ты теперь во всем городе себе квартиры не снимешь.

Дженкс метнулся вниз, когда из-под двери выполз клочок белой бумаги. Секунду над ним повисев, феек молча мне кивнул, имея в виду, что все в полном порядке. Я подняла чек и прочла указанную там сумму.

— А как насчет моего взноса? — поинтересовалась я. — Хотите зайти со мной в мою квартиру и все там осмотреть? Убедиться, что в стенах нет дыр от гвоздей, а ковер не исчерчен рунами?

Послышалось глухое проклятие, затем опять шуршание и поскребывание, после чего из-под двери показался еще один клочок белой бумаги.

— Вон из моего здания! — проревела миссис Талбу. — Не то я на тебя мистера Динки спущу!

— Да-да, старая крыса, я тоже очень тебя люблю. — Я сняла со своего брелока ключ от квартиры и бросила его под дверь. Затем, по-прежнему разгневанная, но уже частично удовлетворенная, прихватила с пола второй чек.

Я направилась было к своим вещам, но резко сбавила ход, почуяв предательский запах серы. Плечи мои тревожно напрягались, пока я оглядывала свои пожитки, составленные вдоль стен. Все было заговорено. Я не могла ничего коснуться. О Господи. ВБ все-таки вынесла мне смертный приговор.

— Все эти вещи мне в соли не вымочить, — сказала я, услышав щелчок запирающейся двери.

— Я знаю одного парня со специальной кладовкой. — Голос Дженкса прозвучал необычно сочувственно, и я подняла глаза к потолку, складывая руки на груди. — Если я его попрошу, он все это для тебя уберет. А заговоры ты потом растворишь. — Феек поколебался, оглядывая мои музыкальные пластинки, кое-как сваленные в большой медный таз для заговоров.

Я кивнула, прислоняясь к стене и соскальзывая по ней до самого пола. Моя одежда, моя обувь, моя музыка, мои книги... вся моя жизнь!

— Ох, нет, — негромко выдохнул Дженкс. — Они заговорили твой диск «Лучшего у Такаты».

— Он с автографом, — прошептала я, и гудение его крылышек сделалось куда тише от расстройства. Пластик, скорее всего, вымачивание в соляном растворе переживет, а вот бумажная обложка будет непоправимо испорчена. Я подумала, не написать ли Такате, чтобы он выслал мне другую пластинку. Он вполне мог меня помнить. Однажды мы с ним провели по-настоящему дикую ночь, гоняясь за тенями на руинах старых биолабораторий в Цинциннати. Кажется, он даже песню про это написал. «Юный месяц встает над Цинни / Тени веры — дурные вакцины». Эта песня целых шестнадцать недель из первой двадцатки хитпарада не выходила. Я мрачно нахмурила брови. — А есть тут что-то, чего они не заговорили?

Приземлившись на телефонный справочник, Дженкс пожал плечами. Справочник был раскрыт на страничке с телефонами похоронных бюро.

— Замечательно. — Чувствуя неприятное сжатие в животе, я встала на ноги. Мои мысли резко вернулись к тому, что Айви прошлой ночью сказала про Леона Бейна. Мелкие кусочки ведьмака были разбрызганы по всему парадному. Я с трудом сглотнула. Домой я идти не могла. Как же мне теперь было откупиться от Денона?

Голова снова начала разламываться. Дженкс сел на мою серьгу, держа свой большой рот на замке, пока я брала картонную коробку и спускалась по лестнице. Так, теперь все по порядку.

— Как зовут твоего знакомого? — спросила я, когда мы спустились в прихожую. — Того, что со специальной кладовкой? Если я ему доплачу, может, он вдобавок мои вещи раствором обработает?

— Если ты ему расскажешь, как это делается. Он не ведьмак.

Я мучительно постаралась собраться с мыслями. Мобильник лежал у меня в сумочке, но аккумуляторная батарейка в нем сдохла. Зарядное устройство было где-то в моем магическом барахле.

— Я позвоню ему из конторы, — сказала я.

— У него нет телефона. — Дженкс слетел с серьги, порхая прямо у меня перед глазами. Пластырь у него на крылышке немного отклеился, и я подумала, не предложить ли мне фейку приладить его на место. — Он живет в Низинах, — добавил Дженкс. — Я сам его обо всем попрошу. А то он застенчивый.

Я было потянулась к дверной ручке, но вдруг заколебалась. Прижавшись спиной к стене, я слегка отодвинула в сторону выцветшую желтую занавеску и выглянула в окно. Запущенный двор казался тихим под светом предвечернего солнца, пустым и недвижным. Оконное стекло приглушало гудение газонокосилки и свист проносящихся мимо машин. Плотно сжав губы, я решила ждать здесь, пока не услышу, как подъезжает автобус.

— Он любит наличные, — сказал Дженкс, опускаясь и вставая на подоконник. — Я приведу его в контору, когда он все твое барахлишка в кладовку запрет.

— Ты имеешь в виду, все, что к тому времени само собой отсюда не денется? — спросила я, хотя и знала, что за сохранность моих вещей вряд ли стоило опасаться. Да, заговоры, особенно черные, обычно бывали специфичны к мишени, но кто мог знать? Ни один дурак не стал бы рисковать своей жизнью из-за моего дешевого скарба. — Спасибо, Дженкс. — Теперь выходило, что он уже дважды меня спас. Из-за этого я испытывала неловкость. И легкое чувство вины.

— Брось, Рэчел, мы же партнеры, — отозвался Дженкс, но мне это ни капли не помогло.

Натужно улыбаясь энтузиазму фейка, я поставила коробку на подоконник и стала дожидаться автобуса.

В автобусе было тихо — как и в любом общественном транспорте, движущемся в эти часы по Низинам. Дженкс вылетел в окно вскоре после того, как мы переехали через реку и оказались в Кентукки. Он придерживался того мнения, что ВБ не станет садиться мне на хвост и брать меня за жабры в автобусе, при свидетелях. Я не была готова в это поверить, но и просить его остаться тоже не собиралась.

Я сказала водителю адрес, и он любезно согласился сообщить мне, когда мы туда прибудем. Человечек был совсем тощим, и выцветшая синяя униформа висела на нем как на скелете несмотря на ванильные вафли, которые он почти непрерывно запихивал себе в рот.

Большинство шоферов общественного транспорта в Цинциннати отлично уживалось с Внутриземцами, но не все. Человеческая реакция на нас бывала самой что ни на есть разнообразной. Некоторые нас боялись, некоторые нет. Некоторые хотели стать как мы, некоторые хотели нас убить. Немногие пользовались преимуществом более низкой налоговой ставки и жили в Низинах, но большинство так не поступало.

Вскоре после Поворота произошла неожиданная миграция, когда все люди, которые смогли себе это позволить, переехали в самую глубь городов. Тогдашние психологи нашали это «синдромом гнездования», и в ретроспективе по охватившее всю страну явление было вполне понятно. Тем временем Внутриземцы, привлеченные перспективой овладеть чуть большим клочком своей земли, не говоря уж о резком падении, цен на это жилье, охотно расхватывали собственность в предместьях.